С ехидной улыбкой рядом с моей прекрасной женой и ребенком стоял Свободный. Это он запустил нового красного конкурента. Мне почудилось, что мои глаза также наливаются красным, а тем временем сынок уже что-то говорил этому негодяю, и жена обратила на него свой взгляд.
– А-а-а! – прокричал я и понесся за своим мячом-неудачником. Пока я бежал, левый красный противник шуровал со мной наперегонки. Мой шарик все прибавлял и прибавлял в весе, и теперь пришлось цеплять его обеими руками.
– А ну, вперед! – пока я выкрикивал, правый мяч испортил все настроение.
Дальше память стала сохранять только фрагменты: я изо всех сил пытался двигать свой шар дальше, а тот только разбухал и отчаянно не желал ускоряться. В местах, которые память сохранила нечетко, кажется, я видел Поезд Желаний, и я словно несусь наперегонки с поездом, понимая однако, что обогнать его невозможно. Но железный хитрец тогда шел на попятную, замедлял скорость, порой останавливался, но лишь с тем, чтобы подзадорить меня. Только я добегал до локомотива, как тот улетал с места, будто сделанный из бумаги, а не из металлического сплава.
Когда я вконец измотался, я вновь оказался сидящим на покрытой сочной травой поляне, где мог опять «насладиться» игрой в мяч. Жена и сын болели за меня, подбадривали, переживали. Я был окрылен их поддержкой и готов снова состязаться в сумасшедшей игре, правил которой не понимал.
– Однако надо внести, – тот, кто кидал мяч слева от меня, оказался джентльменом Стивом. Ух, и раззадорил меня, проклятый!
– Мне кажется, вы нечестно играете!
– Вам ли меня упрекать, Благой! Вы здесь новичок, поднатореете еще.
– У вас же мяч легче, признайтесь!
– Каждый сам выбирает вес своего мяча, уважаемый! И, между тем, надо бы внести.
– Я вас не понимаю. Как это – сам выбирает?
Вместо ответа Стив обернулся и со слабой улыбкой посмотрел на мою жену и ребенка. За его спиной никаких болельщиков не было.
– Я-я-ясно! – промямлил я.
– В мои-то годы… – с наигранным сожалением произнес старик. – Так как насчет взноса?
Деньги в джунглях не водились. Были редкие занесенные монеты из драгоценных металлов, которыми можно было подкупить охранника, например. Но в остальном деньги были ни к чему. Поэтому до того момента я решительно не понимал, чего он хочет.
Стив в очередной раз замахнулся и кинул мяч досадно далеко:
– Вы спросите у жены. Она вам поможет!
– Мой дорогой, – без вопроса начала жена, уже спешившая следом, – давай, я отдам ему чуть-чуть. Нам с сыном должно хватить, не так ли?
– Наверное… – мною овладела растерянность.
Жена сунула мне в руку несколько шикарных по исполнению монет и добавила:
– Это больше половины того, что ты заработал, дорогой.
– Я заработал?
– Ты ведь кидаешь шары! – она искренне изумилась.
– Да, – растерялся я, – кидаю, но не за деньги, так…
– За это платят, кормилец наш! Теперь вперед, вперед!
Пока я замахивался для очередного броска, меня терзало противоречие: платить за то, что я кидаю мячи, и потом кидать мячи, чтобы за это кто-то платил?! Но я оставил эту головоломку нерешенной; еще бы, у меня новый стимул: плата за дело, которым я бы занимался и без денег!
Очередной бросок, приступ злобы за мяч Свободного, который всегда норовил оказаться впереди. Да еще вечно наступающий на пятки Стив.
Мои мысли и чувства безоглядно ушли в эту гонку, хотя я уже валился с ног, а мяч весил тонну. Но сзади жалобно смотрела милая сердцу дама, и ныл ребенок.
Когда тучи отчаяния раздвигались, я находил немного сил и толкал мячик от себя. У женщины, которая всегда смотрела в глаза и величала меня «дорогой», – у нее от моей изматывающей гонки оказывались деньги, и одно это приносило утешение. После глотка умиления в памяти снова возникал провал: то ли исступление, то ли рождающееся безумие. Когда я вдруг спотыкался, то, не ударившись о землю, чудом возвращал себе равновесие. Потом картина менялась, и я снова бежал наперегонки с поездом в неравной гонке. Мне хотелось вскочить внутрь, но дверь уходила вперед, или я не попадал рукой на поручень. Вот-вот поезд совсем убежит. Я терял надежду и сбавлял скорость.