Сэм вел себя по отношению к малышу менее восторженно, просто с опаской следил, как тот растет. Он предсказал, что Ричард пойдет в мать, и так и вышло: он напоминал ее внешностью, телосложением, выражением лица, жестами. Ему еще не исполнилось года, а его глаза уже следили за Эвелин, когда та играла на рояле. В два года он уже сам бренчал по клавишам, а в три Эвелин стала давать ему уроки. Она чуть ли не рыдала от его успехов, и даже Сэм был поражен.
Эвелин научилась «быть матерью» без постоянных подсказок Чезара и Михаэлы. Два года назад материнство было последним, о чем она думала, теперь же она постигала азы, узнала, к примеру, что игра на фортепиано успокаивает ее тревоги по поводу Ричарда и прогоняет ощущение собственной неполно ценности. Дела компании Сэма пошли а гору, к за два года с 1939-го, к тому моменту, как США объявили войну Японии, его зарплата увеличилась вдвое — за всю войну им ни разу не пришлось беспокоиться о деньгах. Другая забота Эвелин — воспоминание о паническом страхе, охватившем ее на сцене, — тоже сошла на нет; ее вытеснил кричащий малыш и отчасти брак, растущая привязанность к Сэму. Она повторяла себе, что, несмотря на панику, уничтожившую ее карьеру, она должна снова научиться играть, чтобы развлекать друзей.
1943 и 1944 годы пролетели, как на крыльях, и счастливая мать не могла надивиться тому, как ее прекрасный ребенок загасил стыд за неудавшуюся карьеру. Шла война, люди умирали, семьи рушились — какое у нее было право эгоистично горевать о личной утрате? Фортуна повернулась к ней лицом, материнство ей шло, и даже если муж не разделял большинство идей, возникающих время от времени у нее в голове после рождения Ричарда, — особенно ощущения того, что она должна однажды вернуть утраченные позиции, — он был хорошим человеком. Все же иногда она ловила себя на том, что фантазирует, как снова выйдет на сцену, — глупые фантазии, она это знала, но не могла их полностью искоренить.
Поэтому она упражнялась, а любопытный Ричард время от времени слушал.
— Это прелюдия Рахманинова?
Ну конечно же, как мило со стороны Сэма узнать! Год спустя, в 1947-м, Ричарду исполнилось пять, и она решила, что он готов, чтобы она давала ему полноценные уроки игры на фортепиано. Когда он превзошел все ожидания, она решила купить ему еще и струнный инструмент, дорогую миниатюрную виолончель. Через два года Ричард уже хорошо играл. Если он станет профессионалом, они смогут играть дуэтом — мать с сыном, — а потом и с другими инструментами. По мнению Эвелин, это был вовсе не эгоистичный план, а способ укрепить молодую семью из трех человек. Даже нейтральному Сэму, который ни на чем не играл, понравилась идея о сыне-виолончелисте: готовясь унаследовать отцовский бизнес, он превратился в трудоголика. Домашняя музыка поможет ему расслабиться.
Война мало повлияла и на мужа, и на жену. Новорожденный младенец позволил Сэму избежать призыва. Они следили за нацистской угрозой по радио и ужасались, как почти все американцы, тем зверствам, о которых сообщалось, — в них было трудно поверить. Когда-то Эвелин надеялась, что проживет достаточно долгую жизнь, чтобы посетить места, где родился Рахманинов, но война уничтожила эту надежду: разоренная Европа была последним местом, куда ей хотелось бы отправиться. Географически места сражений и лагеря смерти находились так далеко, что Эвелин не понимала, какое вообще все это имеет отношение к ним с Сэмом, если не считать того, что туда отправляли «американских мальчиков». Даже Михаила не выказывала особенного интереса, поскольку ее родители уже умерли. Они скончались в начале сорокового, еще до вступления Румынии в войну на стороне стран оси Берлин — Рим — Токио. Михаэла заверила Эвелин, что ее дедушка с бабушкой, к счастью, не застали оккупацию их родины немцами.