Сэм и Эвелин пришли в черном. Эвелин настояла на том, что наденет тот черный пояс, который был на ней много лет назад в Таун-холле, — тот самый, что опоясывал ее бархатное платье на дебютном концерте, — теперь к нему добавилось новое черное полупальто. Эвелин была слишком удручена, чтобы задуматься о своем решение надеть его, просто записала в дневнике, что в тот день он был на ней. Когда поминальная служба завершилась, ближайшие родственники подошли к могиле. Потом Амстеры вернулись домой, где выездные официанты уже накрыли столы для горьких еврейских поминок.
Они были иудеями-реформистами, поэтому не придерживались древних традиций: не сидели шиву, не отворачивали зеркала, не ставили у двери чашу с водой, чтобы скорбящие омывали руки. Михазла с Чезаром были раздавлены горем, но все же нашли в себе силы принести на второй и третий дни сваренные вкрутую яйца и бублики. Они нараспев прочитали молитву соболезнования — Сэм не понял, на иврите или по-румынски — сеудат авраа. Михаэла не сводила взгляда с Эвелин.
Возможно, самое странное в акте исчезновения — это то, что смерть пространственная и смерть временная так отчетливо не совпадают. Все усопшие оставляют после себя напоминания — архивные, материальные, ментальные, — и эти предметы и воспоминания сливаются с потоком времени, поэтому-то так легко по прошествии лет забыть точную дату смерти любимого человека. Но пространственный компонент более зазубрен и лучше въедается память: сейчас любимый человек физически здесь, а через секунду уже исчез, и воображение беспомощно увязает в поисках ответа на вечный вопрос: «Куда он делся»? Конечно, разум осмысливает возможность абстрактного исчезновения, но не подводит черту, как с воспоминаниями, неотделимыми от времени и места, потому что воспоминания длятся почти бесконечно. Воображение помнит «время» умершего: вот это Ричард делал в прошлом году, сюда он ходил ребенком, всего несколько недель назад был его день рождения, вот так он выглядел вчера. Но неожиданное отсутствие человека в пространстве ошарашивает, оно по сути своей непостигаемо, ему невозможно дать объяснение даже» на кладбище, где тела мертвых лежат на определенных местах.
Чем сильнее Сэм с Эвелин старались привыкнуть к дому без Ричарда, тем меньше у них это получалось. Воспоминания о нем оставались яркими и живыми, но он отсутствовал в пространстве. Их дом был пространством для троих. Как мог он в мгновение ока превратиться в пространство для двоих? Причинно-следственная связь перестала действовать с того момента, как им сообщили, что он упал с пятого этажа.
У них не было заготовлено никакой стратегии на будущее, смерть Ричарда необратимо потрясла их. Несколько месяцев они, как могли, разбирались в синдроме Вернера, рассчитывая, что Ричард будет медленно угасать, но под их любящим присмотром доживет до двадцати. Они готовы были принести любые жертвы, чтобы он держался, даже помыслить не могли о том, чтобы от этих жертв отказаться. Но падение с пятого этажа (они никогда не наливали это самоубийством), случившееся так скоро после вынесения точного диагноза, полностью уничтожило их ожидания. К Новому 1958 году они все еще ходили кругами и рассматривали разные версии, не произнося слова «самоубийство». Может быть, с Ричарда было довольно. Хотел ли он таким образом уйти пораньше? Несмотря на перерождение организма, он оставался умным молодым человеком и должен был интуитивно понимать, что его ожидает.
Раз за разом муж с женой оценивали каждый возможный мотив: это был несчастный случай, это не было самоубийством, даже несмотря на угнетенное состояние из-за частого пребывания в больнице и отсутствия лечения. Ричард, соглашались они, ни за что бы не выбросился из окна. И все же бесконечные хождения вокруг да около ничего не меняли и парадоксальным образом отдаляли их друг от друга. Их единственный ребенок разбился насмерть, оставив родителей с ощущением, будто они тоже лишились жизни.
На следующий день после смерти Ричарда доктор Зайд прописал им обоим таблетки, которые они принимали четыре недели, но Сэм все никак не мог вернуться к нормальной жизни, держался хуже, чем Эвелин. В нем стала проявляться нехарактерная для него агрессивность. В спорах он мог сказать лишнее. Потом часто брал свои слова назад, но потерял аппетит и стал спать даже хуже, чем при жизни Ричарда.