Неожиданное извинение пожилой женщины привело Валерию в восторг, она бесповоротно прониклась к ней уважением, сочувствием и почти любовью. Валерия была уверена, что та имела полное право не просить прощения ввиду того, что является матерью ее будущего супруга, а стало быть, стоит выше, чем она – невеста. Имела полное право обидеть ее, просто-напросто потому, что слово «мать» однозначно сильнее слова «невеста». «И вообще не пристало свекрови просить прощения у невестки», – думала Валерия. А то обстоятельство, что она отважилась нарушить неписаные законы и пойти на унижение ради справедливости и правды, ради нее, девочки, которую впервые видит, вызвало в Валерии чувство восхищения и веру в великодушие будущей свекрови. Она рассмотрела это извинение как признание ее равной себе. Щеки Валерии зарумянились, она была приятно смущена пару секунд, но вскоре, взяв себя в руки, поспешила ответить любезностью. Убедившись в наивысших чувствах матери Ифриса, питаемых к ней, и рассмотрев ее истинную суть, ее безропотное состояние, в котором та, судя по всему, пребывала большую часть времени (по умозаключению Валерии), девушка более чем раскрепостилась. И не замечая сама, начала без умолку хвалить свою свекровь, ее чувственность. После чего Валерия начала заверять женщину в питаемом к ней глубоком уважении. Заключила, что отсутствие стыда в проявлении чувств по отношению к сыну и к ней – это очень великодушно и смело.
Затем похвалы ее плавно перетекли на красоту их посуды, мебели, дома. А закончилось все неописуемым, нескрываемым восторгом и радостью, Валерия восклицала: «Ах, вы не поверите, как же я рада! Как же я рада! Ах, мама, вы не поверите, я ведь именно такою вас представляла. Именно великодушною! Ах, как же мы будем счастливы! Ведь будем?! Любимый, ведь будем счастливы, а? Как же мы будем все вместе счастливы!..» Это выступление произвело на мать Ифриса сильное впечатление, она увидела в Валерии простодушную и очень живую, искреннюю юную девчушку, которой когда-то была сама, до того, как ее настоящая жизнь разрушила мечты на радужное и безоблачное будущее; мать ее полюбила.
Ифрис был поражен поведением возлюбленной. В частности тем, что Валерия уже употребила слово «мама», отчего он быстро посматривал то на выражение лица матери, то на Валерию, боясь, что мать обнаружит в ее поведении что-то неладное. Но мать, не отводя глаз от будущей невестки, улыбалась самой умиленной улыбкой, даже не подозревая о том, что поведение девушки вызвано действием наркотика. Взглянув на Ифриса, мать увидела, что сын улыбается и даже рад экспрессивности возлюбленной. Выражением лица он дал понять матери, что с Валерией случаются такие минуты неудержимой радости и что это вполне нормально для нее.
Тем не менее, Валерия, быстро осознав странности своего поведения, осеклась и, вся раскрасневшись, пролепетала: «Ой, что же это я?! Простите, прошу вас, маменька! Я что-то совсем не то… Совсем не то… Ох, позвольте мне прибраться. Это я мигом… А может, позволите кушанья сварить?» Она нашла, что то, как себя держит, неуместно, но под воздействием наркотика никак не могла прийти в себя. Ей казалось, что она совершила роковую ошибку, и что пути обратно уже нет… Валерия металась, повторяя как заведенная, будто заезженная пластинка: «Это не то… не то… сейчас, сейчас… это я мигом… Что же я?» Ифрису знакомо было это состояние, и если оценивать степень знания в этом вопросе, то он был, пожалуй, академиком. Встав, он резко, но безо всяких подозрений произнес: «А действительно, давай чего-нибудь сварганим!» И быстро подойдя к уже стоявшей на ногах Валерии, увел ее за руку на кухню. Оставшейся за столом матери прокричал: «Сейчас же вернемся, мать, ты только не ходи за нами, сюрприз, так сказать! Удивим тебя». Мать осталась за столом в некотором недоумении, еще пока не догадываясь об истинной причине происходящего. Она объяснила себе поведение Валерии тем, что девочка переволновалась. «Очень, стало быть, хочет понравиться», – заключила она.
Необходимо отметить, что когда Ифрис и Валерия только еще подходили к дому, Ифрис вынужден был быстро принять очередную дозу. Валерия, также находившаяся под воздействием вещества, но еще как-то контролировавшая себя, потребовала, негодуя, чтобы он и ей достал наркотик. Тот решительно отказывался до тех пор, пока Валерия не пришла в остервенение и не принялась кричать на всю улицу. В страхе за то, что услышат соседи, у Ифриса не осталось другого выбора, и он подчинился подруге. С Валерией произошло то, что происходит с людьми, идущими по пути саморазрушения; она не смогла совладать с неадекватными эмоциями, вызванными наркотическим опьянением. Таблетка проклятья стала в буквальном смысле непосильной для нее – вначале чуть не свела с ума, а в конце, в довершение ко всему, чуть не убила. Ее мозг искажал всю получаемую информацию.