Уже полчаса моросил мелкий дождь и дул прохладный ветер. Тоненькая, уже порядком поношенная белая льняная рубашка Ифриса вся промокла и местами прилипала к телу. В любой другой день он бы, несомненно, ощутил дрожь, которая буквально пробирала его, но не сегодня. В его голове роились разные мысли, они, словно патроны в барабане револьвера, прокручивались в ожидании выстрела.
Ифрис решил попытать удачи, положившись на случай. В первом же попавшемся многолюдном заведении, где проводили время за стаканчиком спиртного, он осмотрелся в надежде высмотреть Зепара, но безуспешно. Так Ифрис обошел почти все знакомые точки, в которых мог бы, по его мнению, находится Зепар. Надежда на успех и вера в будущее без голодного урчания в животе двигали его обессилившие ноги. Каждый раз, заходя в очередное кафе, ресторан или шашлычную, он расспрашивал завсегдатаев этих мест. Те спешили высказать, что лично знают Зепара, что жизнь за него готовы отдать, что он смелых кровей, истинный предводитель и тому подобное. Все его знали, все ценили его личные качества и характер, все отзывались о нем только положительно. Только никто не знал, где Зепар проводит свое время и где живет… Никто не мог назвать его точный адрес. Ифрис выходил в очередной раз разочарованным и подавленным.
Теряя самообладание и дрожа от холода, он почти рыдал от собственного бессилия, от ситуации, в которой оказался. В отчаянии Ифрис забежал во двор, расположенный на пересечении улиц Боконбаева и Свердлова, чтобы укрыться в беседке от дождя. Вбегая, заметил, что она не пуста. В углу сидели молодые ребята возрастом двенадцать-четырнадцать лет. С первого взгляда Ифрису показалось, что их больше десятка, но оказалось, что всего восемь. Уже сидя на скамье в беседке, он на какое-то время, забыв про озноб и голод, позволил себе внимательней приглядеться. Большинство ребят были плохо одеты. Стоптанная обувь, грязные, местами заштопанные футболки темных цветов. Засаленные, торчащие в разные стороны, видимо, не поддающиеся расческе волосы. Сигареты в зубах, осипшие голоса и грустные песни под звучание расстроенной гитары. В центре круга сидел маленького роста бойкий паренек, который и играл. Кепка в мелкую клетку прикрывала его белесую курчавую шевелюру. Пел песни он словами, душу бередящими, сокровенными, трогающими. Вокруг сидевшие товарищи поникли головами, думая каждый о своем. Видимо, в памяти их всплывали грустные картины, вызванные песней мальца с гитарой, и хотелось слушать и слушать, и на сердце щемило. Мальчишка пел правду.
Между припевами он выпивал из граненого стакана водку, которую ему периодически доливали. По тому, как к нему относились окружающие мальчишки, по их восхищенным взорам можно было предположить, что этот подросток пользуется большим уважением среди сверстников.
Прекратив петь, он выпил очередную порцию и, горько вздохнув, закурил сигарету. Мальчишка уже давно следил краем глаза за невольным слушателем, стараясь угадать, что таится у того на душе. Он пытался понять, какое из несчастий заставило его в «нелетную погоду» искать спасения. В конце концов он заключил про себя, что Ифрис, если и находится в лучшем положении, чем они, бездомные, никому не нужные ребята, то не намного. И проникнувшись к нему необъяснимым сожалением, сердечно предложил выпить водки, чтобы согреться.
– Байке, а, байке, продрог ведь совсем! На вот, возьми стакан, пей! «Не угаснуть в пьянстве, тлея угольками, мы стремимся – а лишь согреться хотим!..» – пропел несколько строк своей песни.
– Нет, спасибо, джигиттер. Чон рахмат![1] Вижу, что у вас самих не в избытке горючего, потому воспринимаю как вспоможение…. Поделиться последним – один из самых великих поступков, на который способен человек. А продрог я изрядно, но пить не могу, дела есть, – Ифрис повернул голову и замер, словно каменное изваяние.
– Байке, горе тебя преследует какое? Вижу, страдаешь, маешься и не можешь решить. Голос дрожит, и ответов на вопросы твои молит устами душа твоя… Вот только не удивляйся и не спрашивай, откуда знаю! – ухмыльнулся мальчишка. – Мы сами отверженные мира сего, и те чувства, которые на тебя внезапно нахлынули, есть наше повседневное состояние.
– Ты прав, нужда, на которую я обрек мою семью, гонит меня вперед. А впереди обрыв, и даже спрыгнув, я ничего не смогу найти, кроме конца и вечных мук… – Вспомнив свое отчаянное положение и разозлившись на себя, Ифрис засмеялся настолько неестественно, что подросток вполне мог бы посчитать, что рассудок его помутился. Но на самом деле этого не было. Мальчишка не заметил короткого, необычного всплеска эмоций у Ифриса. Он был воодушевлен текущей беседой с новым собеседником, которому мог и хотел поведать о своем видении различных ситуаций. Ему не терпелось перейти поскорей к более взрослому обсуждению насущных тем. Его жгло желание высказать все, что накипело на душе.