Неужели ей нравится ухаживать за этим властным, раздражительным типом? Да, что-то такое было. Несколько раз, глядя из-за компьютера на задремавшего посреди разговора Валерия Захаровича, она ловила себя на смешной мысли. Ей хотелось подойти и внимательно рассмотреть его лицо, такое умиротворенное во сне. Ее тянуло просто постоять с ним рядом, чтобы слышать его дыхание. Порой, когда он что-то объяснял ей, она замечала, что следит не столько за смыслом слов, сколько за движениями его властных, четко очерченных губ. Они так красивы, словно нарисованы. Интересно бы провести по ним кончиком пальца.
Правая рука Валерия Захаровича не действовала совершенно, а всякое движение левой отдавалось болью. Поэтому его приходилось кормить с ложечки. В первый раз Тамаре пришлось это сделать, когда шеф попросил есть, а медсестра отлучилась. Панкратова неожиданно заметила странное удовольствие. Она приписала его тому, что наслаждается беспомощностью самоуверенного шефа. Он даже вынужден терпеть, когда она вытирает ему салфеткой губы и сильный волевой подбородок. А потом так и пошло: медсестры почему-то не предлагали заменить ее в этой процедуре.
Случались и приятные моменты. Самыми свободными у Тамары получались часы между двумя-тремя, когда шеф засыпал после обеда, и до шести, когда ей из офиса сообщали ежедневные сводки. Она использовала это время на поддержание формы. Свежий воздух, зелень, наличие поблизости сильных мужиков-охранников, Выприцкий, оказавшийся холостяком, был очень даже ничего. И если бы не постоянное похоронное выражение лица, мог бы сойти за симпатичного.
В тридцати минутах легкого бега от дачи Воротникова было несколько прудов. Тамара воспользовалась этой возможностью поплавать. Сначала делала пробежку по тенистым проулкам между трехметровыми заборами нуворишей. С наслаждением преодолевая сопротивление разленившихся мышц, она трусцой бежала вдоль краснокирпичных стен, а на финише ее ждало блаженство: парение в широкой спокойной воде. Она отдыхала, впитывая телом дремотную ласку влаги. Потом, обсыхая на ходу, отмахиваясь сарафанчиком от почему-то редких тут комаров, в одном влажном купальнике отправлялась к дому.
С восьми до десяти вечера Воротников, после медицинских процедур, требовал от нее рапорт за день и план на завтра. Затем он утыкался в телевизор, удовлетворяя вдруг обуявшую его страсть к боевикам, а ей оставалось только подытожить его замечания и по телефонной линии перекачать файлы на компьютер в офисе. Утром Людмила их отпечатает и раздаст по назначению.
Сделав все, Тамара курила последнюю сигарету на балкончике под густыми звездами и, после душа, с наслаждением валилась на кровать. Она засыпала легко и быстро, предвкушая завтрашний день с почти детским удовольствием. Опять, как когда-то в юности. Тогда вся жизнь была впереди и сулила одни радости.
Однако судьба не скупится на сюрпризы. Словно ей не нравится, когда мы расслабляемся и надеемся вечно плыть по течению, скользя по лунной дорожке.
Тамара редко видела сны. Вернее — она редко их запоминала. Но этот ей было суждено запомнить навсегда. Все происходящее воспринималось как абсолютная явь.
Поздний зимний вечер. Стекла окон покрывает лед. Не изящные морозные узоры, а тяжелая бугристая наледь, источающая мерзкий холод. Тамара сидит за своим столом в «Снабсбыте». Ждет телефонного звонка от уехавшего в командировку Олега Гаврилова. Он на юге, у него там веселая компания, и у нее нет уверенности, что он позвонит. Но она ждет, потому что должна сообщить ему нечто очень важное. Это может прервать его поездку. Однако ей не хочется, чтобы он звонил и возвращался. Вдруг дверь кабинета распахивается, и появляется злорадствующий Глебский. «Вот, полюбуйтесь! Вот она, — кричит он кому-то за своей спиной, показывая на Панкратову пальцем. — Смотрите, как она работает: голая сидит в служебном кабинете».
Тут Тамара осознает, что она действительно совершенно обнажена. Она закрывает руками грудь и низ живота и просит: «Подите вон! Сейчас нерабочее время, и я имею право. Моя одежда промокла, и пока я ее сушу, вам нельзя входить сюда!» Она показывает на старенький масляный калорифер, на котором висит ее костюм. Но почему-то это тот костюм, который она носит в «Аметисте», чтобы казаться дурнушкой.
Вдруг из-за спины Глебского появляется Олег Гаврилов. Он во фраке, что кажется ей совершенно естественным, но босиком. «Да-да, вы были правы, — с презрением глядя на нее, говорит Олег. — Зря я так спешил к ней, что даже туфли не успел надеть! Она развратная тварь, она голая ждет мужиков, а я-то на нее надеялся!»
Тамара хочет объяснить ему, что ждала его звонка, но голос ей не повинуется. Она только плачет, понимая, что теперь Олег уйдет навсегда и она его больше никогда не увидит. А в распахнутую дверь заходят и заходят люди. Среди них и торжествующая Колоскова, и плачущая Надежда, которая, лепеча что-то сочувственное, тем не менее фотографирует Тамару. Сверкает вспышка. Много сотрудников «Аметиста», которые почему-то аплодируют.