— Почему принцесса была такой шлюхой?
— Лора! — рявкнула мама.
— Ну, давай! Что она за человек?
— Человек, который должен был произвести на свет наследника мужского пола, и чей муж не мог ей этого дать, вот кто.
Лора смягчилась. Не хотелось, чтобы у мамы случился еще один сердечный приступ из — за оскорблений в сторону старой подруги.
— Почему мужчина? — она спросила.
Мама села, морщась.
— Можешь принести мне воды?
Руби налила воды, мама выпила.
— Нет нужды рассказывать мне об этом сейчас, мам, — сказала Лора. — Можешь рассказать завтра.
— Я в порядке.
Пришлось поверить на слово.
— Значит, великий принц, знал, что они планируют переворот, или свержение, или что — то еще, поэтому он приказал Барни и Ретте наблюдать за ними.
— А в чем смысл? — спросила мама. — Она не могла стать великой принцессой. У них их никогда не было.
— Ну, если бы наследников — мужчин не было? Просто представь? Вдруг я завтра убью Сальвадора? Что случилось бы?
— Принцесса бы вышла замуж за того, кто бы пришел к власти. — Мама вернула чашку Руби. — Эти люди выросли в пузыре, и они верят тому, что им говорят с рождения. Все, что они думали о себе и своих жизненных возможностях, было сформировано пребыванием при бруниканском дворе. Нельзя их просто взять и вывезти оттуда. Они не могли представить себе жизни вдали от Брунико, даже после того, как прожили здесь месяц. Я помню, как часами разговаривала с Самуэлем о жизни за пределами острова. Он продолжал оправдываться, что бруниканский доллар не котируется на международном уровне, и он потеряет все свои деньги. Его отправят в ссылку. Однажды я просидела с ним всю ночь, пока вы, девочки, спали. Я умоляла его: «Побудешь бедным какое — то время, но не зарывай свой талант». Но он меня просто не слышал. То, как они мыслили невероятно.
Лора вспомнила альбом, тексты песен, а также горе и боль в каждом аккорде.
— Он был влюблен в тебя, мама.
— Знаешь, я тоже так думала. И это чувство было взаимным. Потом твой отец сказал, что они пара, и я поверила в это. Идиотка. Он прикрывал принцессу. Сэмюэль позволил это сказать, чтобы защитить и ее. Бруниканец до глубины души. — Она вздохнула. — Теперь это не имеет значения. — Ее голова снова упала на подушки.
— Так, слишком много разговоров, — сказала Руби, укладывая маму. — Мы уезжаем. Давай, Лала. Погнали.
Лора бросила на нее самый грозный взгляд, какой могла, но встала и поцеловала маму на прощание.
Когда они вышли в сырую декабрьскую ночь, проверила свой телефон и нашла сообщение от Джереми.
— Я в Нарите.
Десять минут назад. Она могла связаться с ним во время остановки в аэропорту Токио.
— Ты поедешь со мной? — спросила Руби.
Они стояли у тротуара, шаркая ногами от холода, натягивая перчатки и кутаясь в шарфы.
— Думаю, я остаюсь в городе.
— Его здесь даже нет, поэтому, понятия не имею, зачем тебе туда. И я, наконец, проснулась.
— У меня есть идея. Но мне нужно позвонить Джереми, прежде чем он сядет в самолет.
— Отлично. — Руби указала на кофейню через дорогу. — Я пойду туда. Заходи, когда закончишь.
Лора кивнула и набрала номер, когда Руби скрылась за дверьми кофейни. Как только она услышала его голос, поняла насколько скучала. Если бы он уже не был на пути сюда, и если бы мама была здорова, она бы не за что не позволила бы себе такого.
— Я не была в офисе весь день, — сказала она.
— Все в порядке. Мы на высоте. Как твоя мама?
— Понятия не имею. Врачи говорят, что после операции она стабильна, и, похоже, все в порядке. Она с операции всего несколько часов назад, так что пока выглядит слабой. Рассказала пару слов о бруниканской свите, а потом устала.
— Где ты сейчас находишься?
— На тротуаре, на углу Семнадцатой и Первой. Меня ждет Руби. Хочет, чтобы я вернулась с ней, но я хочу обнять твою подушку. Я скучаю по тебе. Это так глупо. Четыре месяца назад не имело бы значения, где ты находишься, а теперь мне кажется, что я не могу спать без тебя. Прости. Я ненасытная?
— Ты мне нравишься и такой сентиментальной. Пятнадцать часов и я буду дома. В следующий раз мы сделаем все по— другому. Мне тоже плохо спать без тебя.
Она обрадовалась, услышав такое. В этой беготне и с больной мамой ей удавалось не концентрироваться на его отсутствии, на пустоте без него.
Его физическое присутствие, его дыхание на ее плече ночью, его ноги, переплетенные с ее ногами, жалобы на крепость кофе, и его голос за завтраком, когда они говорили о фабриках и обрезках — все это было в ее памяти. А когда Джереми уехал, это было словно, кто — то перенес вокзал на другую сторону или спрятал одну туфлю. Лора могла перейти на другую сторону или найти целую пару, но это вызвало бы у нее замешательство, ощущение, что что — то не так, а не там, где должно быть. Лужа, через которую нужно прыгать. Сломанный грифель карандаша. Запутанная нижняя нить машинки.