Начала она с рассказа Стью о Сэмюэле Инвей, перешла к маме, которую чуть не арестовали, затем поведала о Бернарде Несторе, квартире в «Ирокезах», бруниканскому кафе на Гансевоорте, сердечному приступу и складскому помещению.
Он прервал ее.
— Ты выяснила все это сама? И не пропустила ни одного электронного письма или встречи?
— Конечно, нет. Пока у мамы не случился приступ. После, знаю, пропустила много.
— Твоя самая преданная сотрудница Венди написала мне по электронке, что ты заказала информационные этикетки у Барри Тилдена. Нашего конкурента. С ее слов.
— Да. — Она не чувствовала необходимости объяснятся или оправдываться. Она не сделала чего — то неправильного. Вместо этого она выпрямила спину, приподняла подбородок на несколько градусов и посмотрела ему прямо в лицо.
— Блестящее решение, — сказал Джереми. — Не должен был я в тебе сомневаться.
— Ты это делаешь в последний раз. — Она погладила его лацкан, и ей так захотелось положить голову на его грудь, но поезд остановился, и им пришлось выйти.
— Просто чтобы ты знал, — сказала она, когда они взбежали по лестнице на станцию, — Сосо не стал разговаривать с мамой в присутствии Джимми, поэтому, даже не знаю, стоит ли тебе заходить.
Он молчал, пока они не вышли на улицу. Там им сразу же пришлось поднять воротники, защищаясь от ветра, а Лора сунула руку ему в карман, чтобы согреться.
— Почему бы нам не сделать так: я пойду с тобой, а если он захочет, чтобы я ушел, выйду и подожду снаружи. Таким образом, он будет думать, что мы будем делать все, что он скажет — предложил Джереми.
— Ты не уйдешь. Я тебя знаю.
— Ты босс, помнишь?
Они прошли несколько кварталов, разделяя на двоих карман и шаги, направляясь к бывшему Мясному району, где уже в помине не было мяса. Улицы стали неровными, ухабистыми и скользкими из — за на леденевшей сырости декабрьского воздуха. Разноцветные фонари висели на балконах и в окнах. Улица утопала в веселой музыке, смешивающейся с гудками машин и плачами сигнализаций.
— Этот парень заставляет меня нервничать, — сказала она. — С ног до головы кожа и мех, и он, вероятно, лично убил каждое животное, которое на нем надето.
— Ты не вдохновляешь меня оставлять тебя с ним наедине.
— Думаю, Сосо украл платье для великого принца и хочет отправить его обратно. Мне кажется, оно должно было сгореть во время пожара. Или они хотят, чтобы так думали, но я не знаю почему. Может там что — то зашито. Может быть, на платье есть какая — то ДНК, которую они не хотят раскрывать. Может быть, бусины — это бриллианты. Но чтобы заменить платье в музее — нужны ресурсы. Ресурсы, которые могут быть или у крупной компании или у очень богатых людей или у правительства. У обычных людей, такие, как папа, или Джобет, или мама, если на то пошло, нет ни связей, ни денег.
— Ты не знаешь, может у твоего отца есть.
— Нет, если он пишет записки детям, которых не видел двадцать лет, на старой бумаге, пахнущей нафталином.
Джереми остановился и притянул ее ближе, поцеловав посреди улицы.
— Что это было?
— Ты чертовски умная, и я буду целовать тебя в любое время, черт возьми.
***
Сегодня работал тот же официант в набивной рубашке, не сильно отличавшейся от той, что была два дня назад. При дневном освещении он оказался красивым парнем — ему за сорок, он преждевременно облысел, с залысиной на макушке, но с правильными чертами лица и хорошими зубами. Кафе было более переполнено не бруниканской публикой, и Лору с Джереми посадили у бара. Около кассы лежала большая кожаная шляпа, что говорило, что Сосо здесь, но Лора решила посидеть и понаблюдать, прежде чем отправиться на его поиски. Не хотелось бы пустыми разглагольствованиями о платье спугнуть его.
Официант положил перед ними две салфетки и кивнул Лоре.
— Да правит великий принц!
— Да правит. — Она подняла два пальца.
— Молоко в оба? — уточнил мужчина.
Она взглянула на Джереми.
— Конечно, — сказал он.
Лора принялась наблюдать за официантом, вдруг он зайдет в подсобку или возьмет телефон, но мужчина только достал два стакана.
— Ты бывал в Брунико? — спросила Лора Джереми.
— Нет. Таким важным меня считаешь только ты.
— Еще несколько лет, ДжейДжей, и ты не сможешь покупать собственную продукцию.
— С тобой рядом смогу.
Подали вино, бледно — розовое сверху, и кроваво — красное на дне. Выглядело неприятно.