Перелыгины заняли отдельную комнату в старой избе. За огородом у самой реки стояла банька. Хозяева дома, взяв оплату за наем, ушли к родственникам. Вечером Платон с Дарьей истопили баню по-черному. Первым пошел Платон. Казак запарил в деревянной кадушке можжевеловый веник с мятой и плеснул из шайки духмяной водой. Тугая волна пара раскрыла дверь. Платон метнулся к ней и тут же прикрыл ее. Баня наполнилась приятным ароматом, в воздухе зашелестел веник. Казак изо всех сил хлестался жарким как огонь веником. И поливал из шайки на круглые горячие камни духмяной водой. Они шипели как змеи и пускали густые молочные облака. Платон, приятно покряхтывая, беспощадно стегал себя веником. Его горячее тело сделалось багрово-красным. Казак выскочил из бани, плюхнулся в опостылевший снег и он как раскаленный обжег тело. После купания в снегу казак вскочил, забежал в баню и снова плюхнулся на полок. Платон несколько раз парился и несколько раз выскакивал из бани в сугроб, но все никак не мог напариться. С каждым разом он хлестался веником пуще прежнего. В конце концов, он усердно намылился мочалкой и окатился водой. Потом в баню сходила Дарья. Хотя была не суббота, но баня славной получилась. Перелыгины забыли, когда последний раз мылись. После бани они как будто заново родились. Это был земной рай. Они ели горячие блины и пили чай. После жаркой бани и еды головы сами собой клонились вниз, глаза закрывались, и непреодолимо тянуло в сон. Засыпая, они услышали, за стеной звон колокольчика. Кто-то справлял свадьбу. Но в целом ночь прошла тихо и благолепно. Они даже не услышали, что ночью к ним ломились и стучались.
На рассвете Перелыгины проснулись от громких криков. На улице скучилась бурлящая толпа солдат, послышался неумолкающий шум и гам. Платон быстро оделся и, накинув на плечи полушубок, выскочил на улицу. Все село оказалось забитым пришедшей ночью воинской частью и беженцами. Дарья, торопливо одевшись, тоже выскочила следом. Весь двор был набит заседланными конями и людьми. Горело множество костров.
По улице проскакал всадник, надсадно крича:
- Все на митинг!
Платон и Дарья из любопытства подошли ближе. Со всех сторон стекались одичавшие солдаты. Кто на санях, кто верхом, кто пешком двигался. Похрапывали лошади, гикали всадники, велись разгоряченные разговоры. Толпа вооруженных взволнованных солдат становилась все гуще. Все улицы и переулки наполнились ими. Скоро руки было не просунуть. В огромной толпе роптали и яростно трясли винтовками. Шум с каждой минутой становился все более угрожающим. То здесь, то там слышались возмущенные крики. Они сыпались со всех сторон. Солдатское скопище шумело и волновалось. Возник невообразимый гвалт. Оживленный говор покатился по улицам и улочкам. Кто-то по-разбойничьи свистнул. Задымились цигарки, в толпе заорали. Где-то крепко заругались.
- За что мы воюем?
- Эти господа свирепствовали над мужиками, издевались, как хотели. За каким чертом мы плетемся за ними?
- А кто России матушке послужит? Про бога забыли подлецы.
- На погибель нас господа офицеры завели. Что нам околевать теперь что ли?
- Сдадимся в плен красным - а там глядишь, и домой вернемся.
- Вперед сдохнете, чем вернетесь.
- Мы все русские. На какой ляд нам воевать друг с другом?
- Нет, нужно воевать до победного конца!
- Незачем нам гибнуть зазря! Царские генералы завели нас на убой.
- Лучше умереть с оружием в руках, чем положить его перед врагом.
- Нас всех закопают в снег. Никто не вспомнит даже нашего имени!
- Бог вспомнит - ангелы отпоют.
- Нужно мириться с большевиками. Между собой как-нибудь разберемся!
- Если б не генералы давно бы уже сговорились.
- За что мы страдаем? Нас как гусей общипали!
- Измена!
- Предатели! Не мы заводили не нам и кончать.
В огромной толпе солдат становилось все шумнее и шумнее. Кто-то опять охально и зло засвистел.
Взобравшись на сани, прапорщик с красной от натуги шеей во все горло закричал:
- Война с большевиками проиграна, продолжать ее дальше бессмысленно. Большинство населения Сибири настроено враждебно против нас. Я предлагаю в Красноярске сдаться Красной Армии.
Немногочисленные возмущенные крики утонули в одобрительных возгласах. Толпа отвечала прапорщику общим ревом, взмахивая то кулаками, то шапками. Солдаты беспокойно задвигались, в толпе снова возникали ругань и плевки. Шум и гам поднялся такой, что слов разобрать невозможно было. Создалась теснота, толкотня и давка. Не успели Перелыгины опомниться, как их оттеснили в сторону.