— Я не хочу… — сказала жена. — Я потом… Ешь сам.
— Пойдем, пойдем, — он взял ее под руку, помог подняться. — Пойдем. Я знаю твое «потом».
— Ну что ты меня принуждаешь?.. — капризно, чуть не плача застонала она. — Мне совсем ничего не хочется… Оставь меня в покое.
— Но есть-то нужно?
— Разве только кофе…
— Хорошо, — он усадил ее за стол, налил кофе, подвинул тарелку с колбасой и сыром.
— Не-е, — поморщилась она.
— Кусочек сыра съешь.
Она отхлебнула кофе, потом отломила уголок сыра, пожевала лениво, снова пригубила чашку, подняла на Василия страдающие глаза, умоляюще попросила:
— Я устала… Пойду отдохну… Я потом допью…
— Ну ладно, иди. Помочь?
— Не надо. Я сама…
Когда жене стало немного лучше, он купил билеты на самолет (туда и обратно) и улетел на выходные дни в Симферополь к брату. Тот встретил его в аэропорту, встретил радостно, обнялись, Алексей даже растрогался — глаза повлажнели. Чтобы скрыть свою слабость, нагнулся, подхватил «дипломат» гостя и быстро направился к выходу. Василий заспешил за ним, удивляясь энергии брата. «Моторный, — вспомнил он слова матери о нем. — Как живчик. До сих пор моторный, не догонишь. Хотя располнел безобразно, надо будет сказать — пусть последит за собой, не распускается». А голова Алексея меж тем уже маячила далеко впереди, толпа спешащих людей все обгоняла, обтекала Василия, и он оказался в самом хвосте потока. Встрепенулся, заспешил вместе со всеми.
На крыльце Алексей встал в сторонке, подождал брата.
— Ты куда так спешишь? У тебя дела? — спросил у него Василий.
— Да нет, никаких особых дел… Привычка, — улыбнулся тот. — Давай обсудим нашу программу. У тебя какие планы? Куда и надолго ли прилетел?
— К тебе и ненадолго. Завтра же обратно.
— Что так? — насторожился Алексей.
— Ничего особенного… Посоветоваться надо по одному делу.
— Не мог позвонить? Или написать?
— На тебя посмотреть. Давно ведь не видались.
— У меня есть предложение — поехать на дачу, — сказал Алексей. — Там надо кое-что поделать по хозяйству. А ты, кстати, и дачу посмотришь, и отдохнешь, и поговорим. Но это если у тебя других дел нет. А если есть, все отменяется.
— Отменять не будем. Поедем.
— Ну и хорошо! — обрадовался Алексей. — Какие могут быть дела: сегодня ведь суббота. Пошли. Там на стоянке нас ждет машина — попросил знакомого, соседа по даче, прихватить и нас, — рассказывал Алексей на ходу. — Соня там с сумками.
— И Соня здесь?
— Да. Чтобы домой не заезжать, время не терять. Часа полтора сэкономим.
Завидев Гуриных, из серенького «жигуленка» вылезла Софья и не спеша пошла им навстречу. Тонкая, худая смуглянка с острыми плечами, в обвисшем, как на вешалке, просторном жакете, в длинной расклешенной юбке, в платочке, повязанном шалашиком, она походила на далеких своих предков — гречанок. А может быть, это была лишь фантазия Гурина: ведь греков он знал лишь по литературе и кинофильмам, да и то больше из древних времен.
— Здравствуй, Вася, — Соня протянула ему сухонькую ладонь.
— Привет, Пенелопа! — весело отозвался он и поцеловал ее в щеку.
— Ну вот, опять дразнишься! Что это еще за Пенелопа? Не мог по-другому назвать, поприличней что-нибудь придумал бы, — притворно обиделась она.
— Разве ты ее не знаешь? — удивился Василий. — Это хорошая женщина. Символ верности! Тысячи лет прошли, а ее помнят. Она была женой легендарного царя, ждала мужа с войны двадцать лет!
— Царя можно ждать и больше, — нашлась она.
Гурин засмеялся:
— А я как-то об этом не подумал.
— Ты меня все с той Грецией сравниваешь, а моя Греция где-то под Мариуполем. А там и имен таких нет. Ты лучше скажи, почему ты свою Пенелопу не привез?
Гурин развел руками:
— Ты же знаешь почему…
— И что, не улучшается?
— Иногда бывают просветы…
— Вот бедная.
— Эй, побыстрее! — поторопил их Алексей. — Мы же время экономим. Потом поговорите, по дороге, — он открыл обе дверцы машины, указал Василию на переднее сиденье, жене — на заднее, сам втиснулся рядом с ней, сказал: — Поехали.
Василий поздоровался с водителем, назвал себя:
— Гурин…
Водитель улыбнулся.
— Это и так видно: похожи! — Он легко и мягко включил передачу и так же плавно и незаметно тронул машину, вывел на трассу и, спокойно набирая скорость, повел ее по ровному шоссе. Гурин знал толк в вождении, любил вот таких водителей — спокойных, обстоятельных, несуетливых.
В природе на большой территории — от Москвы до Крыма устойчиво держалось теплое бабье лето — особо любимая Гуриным пора. Тихое увяданье буйной зелени; воздух, настоянный на терпком запахе яблок, дынь и полыни; первые подпалины листочков на стройных березках и кудрявых тополях — все это навевало приятную грусть. И думалось Гурину в такую пору хорошо, и дышалось легко. Вот и сейчас, глядя на пробегавшие мимо бесконечной вереницей перелески, поля, буерачки, сады, селения, он невольно погрузился в какие-то свои глубокие раздумья — хаотичные, неопределенные — обо всем сразу. Окликни его и спроси, о чем думает, — так и не ответит сразу: будто стая пугливых воробьев, вмиг разлетятся эти думы, словно и не было. А думается о многом: о тех же просторах и селениях, вспоминается виденное в других местах, в других краях и странах, невольно сравнивается, сопоставляется. Думается о себе, о матери, о предстоящем разговоре с братом…