— Ну вот, теперь я же и виноват!
— Именно — ты. Она, конечно, показала себя во всей красе. Но можно было и не допускать ее до такого накала: сразу предложил бы ей третью часть, и все, и жди ответа. Откажется — молодец, благородно, не откажется — тоже не дура. Но было бы все спокойно, по-людски. А теперь?..
— Задним умом все мы умны… Ты разговаривал с нею — почему не предложил?
— В голову не пришло! Боялся обидеть… Да и у нее даже намека никакого об этом не было.
Василий негодовал, ходил взад-вперед, нервно мял руки.
— Откуда у нее все это? Никогда не поверил бы, что в ней столько злобы, яда. Неужели из-за денег можно вот так сразу отречься от всех и от всего?
— Это ее подогрели.
— Да какая разница? — поморщился Василий. — Значит, было что подогревать, значит, сидело в ней все это до поры до времени — до «подогрева».
Василию было стыдно и неприятно от всей этой истории и особенно от упреков в его адрес. Он никогда не думал, что кто-то из родни, особенно из близких, упрекнет его так больно и так несправедливо: уж он ли не старался делать всем добро? Стыдно было и оттого, что ему пришлось меркантильничать — считаться, вспоминать свои услуги, мелочиться… А может, все его добродетели и впрямь мелочь — деньги, посылки?.. Может, матери действительно тепло человеческой близости было и нужнее, и дороже, чем все эти его подачки? Может, Татьяна права, упрекая братьев в отчужденности?
Василий всегда был уверен, что он не просто исполняет свой сыновний долг, не оставляя мать ни на один месяц без «стипендии», как он называл свои переводы, но и творит тем самым великое благо. Гордился он и тем, что не оставлял без внимания никого и из многочисленных родственников — не забывал посылать им праздничные открытки, поздравлял с днем рождения. Хотя это он делал тоже больше ради матери: мол, от его внимания будут и к ней добрее…
И теперь он был уверен, что его идея с «родным гнездом» не только придется всем по душе, но все будут в восторге от этой его гениальной затеи.
И вдруг — первая осечка… Какое уж тут гнездо, если из него при первом же прикосновении полетели такие перья? И разве захочется заглянуть в него — в такое неприютное, холодное и даже отчужденное?
«О чем это я? — вдруг ужаснулся Василий своим мыслям. — Какое же оно холодное? В нем мама живет, согревает его, и мы все вокруг нее. Хотя — нет, сегодня уже не все… Уже… А если не станет мамы?.. К кому я приеду, чьи руки холодные старческие согрею в своих ладонях? Да и собираться будем лишь по большим событиям — свадьба, похороны… И похороны уже чьи-то наши… Вокруг вон уже выросло новое поколение, это оно, наверное, и бунтует, это им не нравится затеянная мною перестройка: они уже о своих гнездышках мечтают. А Таня лишь их рупор. Но неужели они до такой степени стали «материалистами», что готовы родственные чувства растоптать и отбросить прочь? Оля, Светлана? Нет, не может быть, они на такое не способны…»
Обернулся к брату:
— Говоришь: подогрели Татьяну? Но кто? Соседи? Да и зачем?
— Да кто хочешь. Доброжелателей хватает. И соседи, и свои.
Василий ждал, что Алексей назовет имена, будто от этого ему станет легче. Но тот никого не назвал, а только крякнул:
— Зря все-таки я влез в это дело…
— Успокойся — не зря: все образуется.
— Нет, не образуется: черная кошка дорогу перебежала, теперь ее не догнать и не повернуть в обратную сторону. И маме только хлопот прибавили.
— Да, маму жалко… Но откуда у людей такая жадность? Злоба? Сколько она тут клеветы напустила… — Покрутил головой, усмехнулся: — А чешет-то как! Прямо, как Даниил Заточник: «Найдем праведный закон на ваш закон». «Сумку у нищего хотите отнять!»
— Язык подвешен! Только смешного тут мало.
— Да это уж само собой… Но меня удивила ее речь, напористость. Я бы не смог так. Не пьяна ли?
— Не без того.
Медленно открылась калитка, и в нее робко вошла Катерина Неботова. Увидев Гуриных, радушно улыбнулась им, сказала:
— А я гляжу, што это все бегут со двора друг за дружкой? Может, заболел кто да за врачом побегли? Дай, думаю, проведаю.
— Да нет, тетя Катя, — сказал Василий. — Пока все нормально.
— На автобус побежали, — сказал Алексей. — У всех дела: одним завтра на работу, у других поросята не кормлены…
— А Соня?
— Да тоже… дела…
— Ну, слава богу. А то я уж заволновалась. Ты ж когда уезжаешь? — спросила она у Василия.
— Да вот часа через два. Никита Карпов обещал после работы заехать на своем «жигуленке» и отвезти на вокзал.