Седенькая, добрая, она тем не менее держала внуков в строгости, приучала к порядку, раньше времени, до обеда, не разрешала таскать куски. Сегодня она пекла пирожки, ребятня крутилась возле нее, выпрашивая, но она гнала их прочь, прикрикивала:
— Нельзя! Вот сядем обедать — тогда и ешьте сколько влезет. А так, што же это? Аппетит собьете, будет ни то ни се… Потерпите. — Она накрыла пахучие пирожки чистым льняным полотенцем. — Пошли, пошли вон, погуляйте пока.
А как увидела Юрку, тут же сняла полотенце, выбрала лучший пирожок и сунула ему в руки:
— Съешь, внучек, съешь, милый, ешь, горемычный. Проголодался небось? — Она оглянулась на остальных, погрозила пальцем: — А вы, озорники, не обижайте Юру: он сирота…
Столпившись в кучу, те смотрели на «горемычного» сердито, недружелюбно.
— А мы и не обижаем его, — проворчал в ответ старший из внуков — озорник Гераська.
— Нужен он нам… — добавлял младший — Митька.
Последнее замечание было обидным — это понимал Юрка и начинал быстро-быстро моргать своими длинными, как у святого, ресницами, пытался выжать слезы. Бабушка спешила ему на помощь:
— Не плачь, не плачь, внучек… — И оборачивалась к остальным: — У, озорники! А ну марш на улицу!
Один за другим обходя Юрку стороной, как дорогую вещицу, которую не дают даже потрогать, ребятишки молча выходили из комнаты и только на улице давали себе волю — бегали, прыгали, громко разговаривали.
Через полгода после смерти отца мать «нашла в капусте» маленькую девочку по имени Ксюша. И хотя капусту к тому времени уже давно убрали, а на грядках торчали одни кочерыжки да догнивали оставшиеся на них широкие листья, Юрка тем не менее поверил. «Наверное, в этих листьях и нашли девочку, — думал Юрка. — Как только ее коровы не затоптали — они вон табуном ходят по пустым огородам. Хорошо, мама вовремя наткнулась на нее, а то могла бы и замерзнуть — ночами уже заморозки выпадают…»
— Она красная оттого, что на холоде лежала? — спрашивал Юрка у матери.
— Да. Ночью ж морозец был, — охотно рассказывала мать. — Я как услышала — плачет девочка, в чем была — побежала побыстрей, даже не оделась. И простудилась. Теперь вот лежу хвораю… Но зато Ксюшу спасла. Сестричку тебе нашла, в школу вместе ходить будете. Ты будешь за нее заступаться, чтобы ребята не обижали. Будешь заступаться за Ксюшу?
— Буду… — обещал Юрка и морщился, глядя на безбровое некрасивое личико новорожденной. Мать заметила его настроение, утешила:
— Ничего, она вырастет — красивой будет.
— Будет красивой?
— Будет. Как ты.
Юрка, довольный, улыбался, отходил к зеркалу и долго любовался своей мордашкой.
В первый класс Юрку отвела Натаха Пузырева. Юркина мать попросила ее:
— Наташ, поведешь свою Лизку записывать, захвати и мого, а то ж я работаю. Отпрашиваться — сама знаешь как…
Натаха — боевая бабенка, охотно согласилась помочь соседке:
— Об чем разговор? Конечно, отведу. Мне не тяжело.
И отвела. В правой руке держала свою Лизку, в левой — соседского Юрку. Так до самой школы и не выпустила их, будто боялась, что они убегут. Учительнице пояснила:
— Это вот моя, Лизавета Пузырева. А это — Шурки Чижиковой сынок — Юра. У нее мужик умер, сама она, бедная, работает, дак попросила меня привесть. Он сирота, без отца… — Натаха оглянулась на Юрку и плаксиво сморщила лицо.
— Ну что ж… — сказала учительница. — Будем надеяться, что он учиться будет хорошо, чтобы маму не огорчать. Хорошо будешь учиться?
Юрка кивнул.
— Будет! — заверила Натаха учительницу. — Он мальчик сурьезный и башковитый. И Шурка, мать его, дужа грамотная: коллектором в районной газете работает — ошибки вылавливаеть.
— Корректором, — поправила ее учительница и уважительно посмотрела на Юрку.
— Ну да, я ж и говорю, — кивнула Натаха.
Учительница посадила Юрку за первую парту — как будущего отличника. А рядом с ним Лизку — под его покровительство. Об этом прямо никто не говорил, но это по всему чувствовалось. И Натаха обрадовалась:
— Вот и хорошо: по-соседски живут — и тут вместе. Будет моей Лизке помогать задачки решать.
Пока учительница и Натаха возились с Юркой, все остальные ребятишки притихли и пристально следили за процедурой водворения на почетное место маленького «принца». Юрка мельком скосил глаза на класс, увидел пристальные взоры, направленные на него, остался доволен всеобщим вниманием к себе.
На перемене дети окружили в коридоре Юрку и, стоя на почтительном расстоянии, смотрели на него как на диковинку, молча. Одни грустно, другие с ехидной усмешкой, третьи с любопытством. У этих детей уже были отцы. А матерей-одиночек здесь почти не знали, потому что поселок этот был невелик и нравы в нем сохранились еще те, давние и «странные», когда людям были свойственны и стыд, и совесть. Как в деревне. Поэтому, если и появлялась назревающая мать-одиночка, она заранее под благовидным предлогом уезжала в город, где можно было затеряться среди чужих людей и не стыдясь сносить свой позор.