А сколько разочарований, когда мужчина вдруг увидит случайно свою возлюбленную сразу после ванной! Он готов повеситься от досады! Но вот проходит какое-то время, пока он терзался ненавистью — чуть ли не рвал на себе волосы, она спокойно что-то колдовала у зеркала, даже напевала какой-то веселенький мотивчик, чем еще больше разжигала бурю презрения в его душе: «Кикимора страхолюдная, она еще и поет! Удавить, утопить эту образину — и то мало для нее будет». Но вот эта «кикимора» оборачивается к нему — и он столбенеет, лицо невольно расплывается в счастливой улыбке: перед ним снова чудо красоты! И, как сказал поэт, для него воскресли вновь и жизнь, и слезы, и любовь, и вновь настало пробужденье!
Театр! Жизнь человеческая — сплошной театр.
Еще не успел износить Чижиков горестную маску, надетую по случаю разрыва с Лорой Левиной, к нему пришла настоящая беда: умерла мать.
Телеграмма со скорбной вестью была прислана прямо на институт:
«Чижикову Юрию Ивановичу
Дорогой и любимый мой брат Юра сообщаю тебе печальное известие умерла наша любимая родная мама Александра Кирилловна Чижикова хоронить будут завтра двадцать шестого приезжай поскорее твоя сестра Ксения Ивановна Чижикова».
Прочитав телеграмму, Юрка прежде всего почувствовал неловкость от ее стиля. «Не могла уж телеграмму написать как следует. Столько лишних слов», — досадливо подумал он и оглянулся: не смотрит ли кто на него, не дай бог заглянет в текст — сгоришь со стыда. Отошел в сторонку, перечитал телеграмму, и только теперь до него дошел смысл ее. «Мама умерла!.. — подумал он в ужасе и побледнел. — А как же я буду?» Он вдруг сразу осознал невосполнимость этой утраты и почувствовал, что из-под него выбита единственная опора. «Как же я буду?» — билось в голове. Из него словно воздух выпустили, ноги сделались ватные, и он привалился головой к холодной стене.
— Юра, что с тобой? — подскочили к нему ребята. — Тебе плохо?
— Мама умерла… — проговорил он еле слышно.
Наступило молчание, потом один за другим они стали утешать его, советовать, как быть. Если у него нет денег, они соберут ему, кто-то выразил готовность сбегать за билетом на самолет.
— Держись, Юра. Тебе ведь предстоит дорога и там надо будет все это перенести.
«Дорога? Надо ехать? Домой?! — как молнией обожгла мысль, и тут же пришел совершенно определенный ответ: — Не могу». Ему представились эти похороны: гроб посреди комнаты, плачут, и он, конечно, будет плакать. И тут он встретит Лизу… Ну, не Лизу, а мать ее, Натаху, обязательно встретит. Как будет смотреть ей в глаза? Да и не только ей. Там все ведь знают о его поступке с Лизой, знают, почему он не появлялся столько времени дома. Да и сама процедура похорон: процессия от дома до кладбища, захоронение, поминки… Нет, нет, все это не для него, такой нагрузки он не вынесет… Если бы только это, а то ведь там Лиза, Натаха. Он явственно представил их укорный взгляд, явственно услышал голос Натахи: «Эх ты, паскуда!» Он простонал:
— Нет, нет… Я не могу… — На лбу у него выступил пот, голова закружилась, и он медленно стал оседать. Ребята подхватили его, завели в аудиторию, посадили. После короткого совещания решили поймать такси и отвезти его в общежитие.
Привезли, уложили на койку. Он метался в постели, даже бредил.
— Может, врача вызвать? — проговорил кто-то.
— Нет, нет, — решительно воспротивился Чижиков, — не надо. Это скоро пройдет. — Он демонстрировал не только шоковое состояние, но и свое мужество при этом.
— Может, пока съездить за билетом? — опять забеспокоился кто-то.
— Нет, я не могу ехать… Я не в состоянии… — простонал он еле слышно. — Не могу. Телеграмму… Телеграмму пошлите…
Воцарилось молчание, ребята переглянулись, посмотрели на Чижикова — он действительно был не в состоянии: бледен, бусинки пота на лбу и тяжелое дыхание через открытый рот.
— Пить… — попросил он. — Пить дайте.
Его напоили и принялись сочинять телеграмму. Сочинили, стали ему читать вслух:
— «Приехать не могу болен соболезную и глубоко скорблю».
Юрка затих, слушал внимательно текст. Прослушал и молчал, думал.
— Ну как? — спросили ребята. — Пойдет?
— Добавьте… Напишите: «Приехать не могу тяжело болен постельный режим соболезную и глубоко страдаю от невосполнимой потери крепись сестричка твой брат Юрий». — Продиктовал и совсем обессилел, отвернул голову к стене.
Ребята потолклись еще какое-то время в комнате и ушли, наказав ему лежать спокойно.