— Давай, — согласился Чижиков.
— Я все сам организую! Тебя прошу — подпиши вот только эту бумаженцию в бюро пропаганды, а остальное, как говорят, дело техники. Дело рук — и никакого мошенства. А?
— Я позвоню — это будет солиднее.
— Отлично!
И действительно, все вышло наилучшим образом: в том же Политехническом музее состоялся творческий вечер Гаврилы Горластого, а вел его Юрий Чижиков — секретарь Союза писателей.
Словом, жизнь закипела, завертелась. Раз дана власть, ее надо использовать на полную катушку — это изречение Гаврилы Горластого работало на предельном режиме. Кроме вечеров, выступлений, присутствий, статей, заметок в газетах, во все издательства полетели чижиковские заявки на сборники стихов, на книжки коротких новелл, на «Избранное», на сборник для детей, на томик в «Библиотеке для библиотек», в серии «Для молодежи». Издание дешевое — массовое, издание дорогое — подарочное. В «Радуге» — на одном языке, на другом — для заграницы. Боже мой — оказывается, какое у нас огромное поле деятельности для «умеющих жить»! Одно и то же, перетасованное так и эдак, под разными названиями, под различными соусами-статьями, — теснит Чижиков в издательских планах более скромных авторов, хотя и более талантливых: все решает власть, а власть в руках у Чижикова оказалась большой, он это почувствовал сразу. «Доброжелатели» и подхалимы старались вовсю: на собраниях его цитируют, в журналах и газетах пошли одна за другой статьи о его творчестве, и сам собой встал вопрос о Большой премии. Нет, нет, ни на какую промежуточную он уже не согласен — не престижно, разве он не секретарь? Давай Большую, как у других.
Правда, от всей этой чижиковской деятельности молодым литераторам проку было мало, но кому это нужно было — вникать в его работу? Так было, так есть…
Молодые лишь те были не внакладе, кто умел подхалимничать перед Чижиковым, — на них Чижиков и опирался, и им он бросал разные подачки: упомянет в докладе, замолвит словечко в журнале, похлопочет насчет книжечки или рецензии в газете.
Из молодых в это время особенно преуспел милый, застенчивый Саша Говорушкин. Он даже в доме Чижикова стал своим человеком. Помогал Данае по хозяйству: бегал на рынок за свежими овощами и фруктами, на кухне орудовал как заправская повариха — Саша оказался отличным кулинаром. По субботам Саша ходил с Чижиковым в сауну и там старательно тер Юрию Ивановичу спину. Незаменимым человеком в доме оказался этот Саша, получше, чем Балда на поповом подворье: Даная Сашей не нахвалится, Даная о Саше лишь и печалится, сам Чижиков без Саши теперь и шагу ступить не может — лучшего помощника, лучшего секретаря и желать невозможно: он и нужную книгу найдет, он и сборник Чижикову составит, и расклейку сделает лучше самого Чижикова, он и в редакцию сходит и выполнит поручение опять же лучше самого Чижикова. Ну и Чижиков платил Саше за это то изданием книжечки, то подборкой стихов в журнале, то попросит или даже потребует «из высших соображений» напечатать статью о нем. Если проходит где-то семинар, Саша едет туда. Сначала он ездил в роли слушателя, потом — консультанта, а теперь уже в качестве руководителя группы.
Кампания по ловле и воспитанию молодых литературных талантов, благодаря которой Чижиков оказался в секретарском кресле, в то время как раз достигла своего апогея. Возни вокруг молодых было так много, что казалось, будто это племя появилось вот только теперь, будто никогда раньше никто из писателей не проходил эту стадию развития. «Искать молодых! Помогать молодым! Все для молодых!» И надо сказать — искали, помогали: проводились семинары областные, зональные, региональные, республиканские, семинары общие, раздельные — по жанрам; издавались сборники коллективные и авторские; «толстые» журналы отдавали им целые номера; в еженедельниках появились постоянные рубрики: «Новые имена», «Представляем молодых», «Продолжаем знакомство». Все делалось для того, чтобы не пропустить, поймать и выпестовать гениев. Хотя бы несколько, хотя бы одного. Но, увы, сколько ни забрасывали сети, всякий раз они притаскивали только мелкую рыбешку. О гении, как о морской корове, лишь мечталось: авось еще где-то остался экземпляр, авось поймается. Не поймался… Единственным результатом всей этой канители было лишь то, что молодые до крайности обнаглели. Разворошили муравейник сердитых, настырных, одуревших от стремления к славе молодых бездарей, против которых и до сих пор не найдут никакой надежной защиты.