Старика не было долго. Минут через двадцать в сенях послышалась какая-то возня, а потом опять все надолго замерло. Наверное, хлеб у него был спрятан далеко. Наконец он пришел — запыхавшийся, как после тяжелой и спешной работы. Да так оно, наверное, и было.
— Ну так, — сказал он Анне. — Насыпав чотыри ведерки пшеници, три ведерки кукурузы и ведерко насиння… Ну, семя пидсолнуха. Хватэ?
— Ой, что вы! — вырвалось у Анны. — И не довезем! Спасибо большое. Семечки только во что взять? У нас ведь всего два мешка.
— Я вам советую пшеницю заховать… Запрятать, а то могуть отнять чи полицаи, чи немци. А так — в смеси не дуже набросятся. Да зверху побилыне кукурузы и семьячек насыпать. А дома просиетэ.
— Ой, нам только довезти, а там по бубочке переберем. Спасибо вам большое за привет, за совет да за помощь. — Анна поклонилась старику и хозяйке, а потом и Усте: — И тебе, доченька, спасибо — выручила. Ну, будем собираться, а то дорога дальняя, а там, дома, двое голодных ждут нас… Одевайся, Вася, поедем, сынок…
Когда уже зерно было рассыпано по мешкам, пшеница замаскирована и мешки завязаны и привязаны к санкам, в сени вышла хозяйка — она держала в руках буханку хлеба, небольшую низку лука и в чистенькой тряпочке кусок сала.
— Возьмите, вам в дорогу, — сказала она.
Увидев такое богатство, Анна не выдержала, всплеснула руками и заплакала:
— Ой, люди добрые! Что вы делаете? — Она упала на колени, склонив голову до самой земли, причитая: — Спасибо вам, дорогие!.. Спасибо!.. Век бога буду молить!..
Накинув теплый платок на плечи, вышла в сени и Устя. Васька и старик кинулись к Анне, стали поднимать ее.
— Не надо… То не надо так, — приговаривал старик. — То лишне… Не надо…
— Век буду за вас бога молить, — продолжала Анна, вытирая слезы. — Спасибо вам большое.
— Чим смогли, тим помоглы, — сказал старик. — Може, ще сватами будем, — он подмигнул Усте.
Та зарделась, кинула взгляд на Ваську и скрылась за дверью:
— Та ну вас, диду!
— Дай-то бог, — сказала Анна, улыбаясь сквозь слезы. — Пережить бы войну… Ну, прощайте.
— Час добрый!
Обратно ехали быстро и с опаской — торопились домой и боялись потерять драгоценный груз. Села объезжали задворками, чтобы не попадаться на глаза ни полицаям, ни немцам, на ночлег останавливались заранее, чтобы в укромном уголочке замаскировать санки, спали сидя, обняв с двух сторон тугие мешки, в путь трогались затемно, чтобы меньше недобрых глаз видело их и чтобы побольше пройти за короткий зимний день…
Добрались домой благополучно.
21
Жизнь в доме пошла веселее: была работа и была еда. Работали все. С утра насыпали на клеенку ворошок зерна, садились вокруг стола и начинали перебирать по зернышку: кукурузу вправо, семечки влево, пшеничку посредине. По три кучечки перед каждым. За Васькой в основном закрепилась мужская работа: толочь зерно в ступе. Он толок, просевал через сито. Пшеницу всю измельчал в муку, а из кукурузы делал два сорта продукции: что проскочило сквозь сито — шло в муку, а что осталось — в крупу. В муку мешали свекольные отжимки и пекли лепешки, из крупы варили суп или кашу. Но каша была роскошью — слишком много уходило на нее крупы, поэтому из экономии ограничивались только супом.
В первый день Анна побаловала детей — разрешила им накалить немного семечек, отчего в комнате вкусно запахло свежим подсолнечным маслом. Алешка попросил разрешения поджарить немного кукурузы — тоже разрешила: пусть вспомнят хорошие времена. Алешка насыпал прямо на плиту крупных, как конский зуб, золотистых зерен и принялся беспрестанно помешивать, чтобы они не подгорели. Накалившись, зерна начали одно за другим взрываться, разворачиваясь в белые, как вата, хлопья.
— Во какая шапка! — Алешка показал всем первое развернувшееся зернышко и, бросив его в рот, захрумкал смачно. — Вкуснотища-а-а!..
Вскоре зерна стали взрываться одно за другим и даже по нескольку штук сразу, и в комнате поднялась такая стрельба, что они всей семьей еле успевали собирать разлетевшиеся в разные стороны хлопья. Разлетаясь, зерна попадали то в стекло, то кому-либо в лоб, и от этого всем стало весело, ребята смеялись после каждого меткого выстрела, а глядя на детей, развеселилась и Анна.
Когда стрельба прекратилась, Алешка сгреб с горячей плиты остатки кукурузы — и все принялись с аппетитом жевать теплые и мягкие, вкусно пахнущие кукурузные зерна.
Но это было только в первый день, потом мать не разрешала этого делать — слишком расточительно. Даже на семечки наложила строгий запрет: