— Ну что ж, — наконец проговорил раздумчиво Платон. — Раз приехал, заходи в хату. — И он направился было к дому.
— А картошку? — спросил Гурин.
— Ничего, пусть… Дожжу вроде не будет.
— Неудобно оставлять. Хоть накопанную собрать! — не унимался Гурин. — Тут же немного. Гуртом быстро справимся, а? Никита, иди сюда, поможем.
Подошел Никита, поздоровался:
— Здравствуйте, Платон Павлович.
В ответ Платон мельком взглянул на Никиту, кивнул:
— Драстуй.
«И говорит как-то — «драстуй», «дожжу» — будто древний старик», — удивился Гурин, поддергивая брюки на коленях и готовясь приняться за работу.
— Испачкаетесь, — обронил Платон.
— Мы аккуратно.
Втроем они быстро собрали накопанную картошку, изредка переговариваясь по поводу земли, урожая. Никита хвалил картошку — крупная, в кусте ее было немного, всего три-четыре клубня, но зато какие!
— Это что за сорт такой, дядя Платон?
— А кто ее знает, — отозвался тот. — Купил как-то на базаре, посадил, вот такой уродилась.
— Удобряли?
— Нет, — ответил Платон и добавил: — Это дождь помог. Вовремя набежал, хорошо полил. А так бы… Из колодца разве наполиваешься?..
— А на вкус как она? — не унимался Никита.
— Хорошая. Сейчас сварим, попробуете…
«Вроде отмяк немного старик», — заметил про себя Гурин, и на душе стало веселее, напряженность, вызванная холодным приемом, спала.
Закончив работу, все трое не спеша потянулись с огорода. Никита вскинул себе на спину мешок с картошкой, пошел первым, за ним с ведром в руке — Гурин. Замыкал шествие Платон, он нес лопату, схватив ее поперек черенка.
Возле крыльца прямо на земле против солнышка тонким слоем лежала картошка — сушилась.
— Высыпать? — спросил Никита.
— Сыпь, — разрешил Платон. — Ну, отдохните, я сейчас… Мойте пока руки, — кивнул он на рукомойник и ушел в дом. Обратно вышел с алюминиевой кастрюлей, спросил: — Картошку почистить или в мундирах?
— Да можно никак, — сказал Гурин.
— Попробуете картошку, какая она. С огурчиком, селедочкой?.. Проголодались небось?
— У нас все есть.
— Что у вас есть? — не понял Платон.
— Все — и выпить, и закусить.
— Ну, то дело ваше, — снова посерьезнел Платон. — А мое — это мое… — И он принялся бросать в кастрюлю чистые клубни. Набросал, потряс, прибавил еще парочку и ушел снова в дом.
— Не мешай ему, — сказал Никита. — Пусть сам, как знает. А то видишь, какой он чувствительный: чуть что — аж вздрагивает. Наши харчи нести?
— Давай…
И они пошли вдвоем к машине. За два раза перенесли все во двор, сложили на деревянный столик у куста боярышника, стали ждать Платона. А он все не выходил. Гурин и Никита посматривали на дверь, переглядывались, не знали, как быть.
— Может, сходить? — не терпелось Гурину.
— Не надо, — крутил головой Никита. — Подожди, придет… Знаю я этих стариков — с норовом.
Наконец, голый по пояс, вышел на крыльцо Платон. Белые живот и грудь его висели пустыми мешками как у престарелой бабы. Когда-то эти мешки были туго наполнены мышцами, теперь все куда-то ушло…
Гурин заметил, что Платон побрился, подмигнул Никите: мол, все идет на лад.
— Заждались? — спросил Платон. — Сейчас… Картошка уже кипит. — И он стал враскорячку под рукомойником, фыркая, принялся умываться.
— Где сядем? — спросил Гурин. — Здесь или в комнате?
— В хате, — решительно сказал Платон. — Зачем на виду у всех? Не люблю… — И снова скрылся в доме.
— Пошли и мы, — скомандовал Гурин. Они собрали свою еду, понесли. На пороге Гурин крикнул в глубину дома: — Дядя Платон, куда идти, показывай дорогу!
Тот вышел навстречу, удивился:
— Да вы что, и вправду со своими харчами?
— Это сестричка ваша гостинца передала.
— Так много?.. Несите сюда, — он открыл дверь в комнату. Там на середине стоял стол, уже уставленный кое-какой закуской — огурцами, хлебом нарезанным. Платон стал сдвигать свои тарелки поплотнее. Гурин принялся распаковывать и расставлять на столе привезенное, а Никита метнулся за остальными судками. Комната наполнилась вкусными домашними запахами. Платон молча смотрел на всю эту снедь, губы его слегка подрагивали — он силился сдержать улыбку и не мог.
— Борщ еще горячий! — объявил Никита.
— И борща передала? — удивился Платон, глаза его заблестели, и он принялся вытирать их полотенцем, которое держал в руках. Гурин и Никита сделали вид, будто ничего не заметили, продолжали хозяйничать у стола.