— Да.
— Никогда такого не видел… - Томас взял двумя пальцами одну из жемчужин, поднес ближе к ночнику, разглядывая со всех сторон. Казалось, он держит в руках сливу.
— Это черный таитянский жемчуг, но, правда, очень крупный: обычный его размер – до полудюйма, и даже в три четверти встречается крайне редко…
— Так он жив, Ихтиандр? – отвлекся, наконец, Ольсен от драгоценности и положил ее на стол. – Чего он хотел?
— Хотел попрощаться перед нашим отплытием в Европу, - легко сказала Гуттиэре, размещая плечики с плащом на перекладине платяного шкафа и вовсе не торопясь повернуться к мужу лицом. – Он здесь проездом – путешествует с отцом.
— Как он себя чувствует? Что планирует делать?
— Здоров как бык, - ответила жена. – Хвастается, что готов хоть завтра отправиться вплавь через Атлантику. А что планирует делать… Вроде бы собирается поступить в университет, только не успел сказать в какой. – Она, наконец, нашла в себе силы обернуться. – Знаешь, мы не успели толком поговорить – он торопился, уже и трап стали убирать…
— Понятно, - кивнул Ольсен. – Странно, конечно, что он не захотел меня увидеть… - теперь уже он на нее не смотрел, начав катать перламутровый шарик двумя пальцами. – Ну, да ладно! Послушай, Гуттиэре, ведь это целое богатство! Ты лучше меня разбираешься в жемчуге, - как думаешь, сколько это может стоить? Тысяч сто?
Гуттиэре взглянула на жемчуг. Было время, когда через ее руки в лавке Балтазара проходили сотни этих выношенных раковинами плодов моря. Конечно, не таких крупных, не таких ровных… Еще пять лет назад ее бросило бы в жар от одной мысли, что на ее груди может оказаться такая роскошь. Теперь же она не чувствовала ничего.
— Тысяч сто пятьдесят, - ответила она. – И то лишь в том случае, если продавать их поштучно. За все вместе, с учетом их идеального подбора друг к другу, можно запросить и больше двухсот – желающие найдутся.
— Бедный парень… - по-прежнему не глядя в ее сторону, произнес Ольсен.
— Совсем один… - добавила жена.
Подойдя к столу, она отодвинула жемчужины в сторону и принялась рассматривать рисунок дочери. Он был совсем закончен, лишь с небольшой помаркой в углу, где Мэри хотела нарисовать рядом с солнцем облачко, но затем удалила его ластиком. При этом бумагу она протерла почти насквозь. Зато не забыла подписать в углу: «Мэри Ольсен. 3 июля 1936», - наверное, папа подсказывал.
— Слушай, давай не пойдем сегодня ужинать! – предложила Гуттиэре мужу. – Попросим чайник в каюту и достанем печенье. Ты как? Я так устала от дождя, что еще раз выбираться наружу – бр-р-р! – она передернула плечами.
— Отлично, - согласился Ольсен. – Я сам схожу! А погода должна улучшиться. Завтра же День независимости, не забыла? В этот день не бывает плохой погоды. Зато, уверяю тебя, когда будем в Барселоне – ты еще сто раз вспомнишь сегодняшний пасмурный Нью-Йорк! Июль в Испании – самый жаркий месяц…
На следующий день, 4 июля, США праздновали День независимости.
15 июля 1936 года Лига Наций отменила все санкции, ранее введенные против фашистской Италии в связи с ее вторжением в Эфиопию. Обоснованием послужило нежелание «спровоцировать европейскую войну» и исчезновение с карты мира Эфиопии как государства.
18 июля 1936 года диктор радиостанции в городе Сеута (испанское Марокко) произнес в эфир кодовую фразу “Sobre toda Espana el cielo esta despejado”, что означает «Над всей Испанией безоблачное небо». Поднятый военными под руководством генерала Франко мятеж перерос в Гражданскую войну, продолжавшуюся почти три года.
«Народная олимпиада» в Барселоне не состоялась. Из 2000 спортсменов, направленных 22-мя странами, каждый десятый остался в Испании, составив ядро будущих интернациональных бригад.
1 августа 1936 года в Берлине торжественно открылись XI Олимпийские игры, позволившие лауреату Пулитцеровской премии Фредерику Томасу Берчеллу заявить, что Германия «возвращается в лоно наций», и что она «становится более гуманной».
------------
Памяти Александра Романовича Беляева, погибшего от голода в 1942-м году в оккупированном фашистскими войсками г.Пушкине, посвящается этот рассказ.
Новосибирск. Октябрь, 2008.
Конец