– Хорошо разделил, – приоткрыла один глаз Лэйли. – Как полагаешь?
– Тонко, – согласился Рахта. – Я рад, что Патросу хватило разумения не излагать всю правду, без прикрас. Люди не смогли бы и не пожелали лишаться врага, столь давно и усердно зачерненного ненавистью.
– А как нам ныне не ошибиться? – усомнился неугомонный лекарь, ощущая спиной поддержку всего нижнего города.
– Это просто, – пообещал маэстро. – Разве могут взывать к Адалору поддавшиеся багряному безумию? Всей душой взывать, разрушая последствия павшего на столицу мрака и ужаса?
– Нет, – уверенно отозвался лекарь.
– Истинно так, – кивнул маэстро и взглянул на небо. Указал рукой на высоко стоящее белое светило. – Полдень едва миновал. Лучшее время для общения с Адалором. Все вместе мы попросим у него восстановить благодать над городом. А потом прочие смогут задать свои вопросы. <
Лэйли села поудобнее. Пение людей и ампари этого мира ей нравилось. Оно было иное, не похожее на все прежнее, знакомое и привычное, что знала она о звуке. Дома, на Саймили, произношение заклинаний не считалось обязательным, особенно для магов третьего и более высоких кругов. Зачем? Лично ей куда проще сказать "мяу". Выйдет и короче, и удобнее. На Дарле выяснилось: способности ампари дополняют магию. Позволяют существенно усовершенствовать многие известные и вполне современные технологии ее применения. Накопители, отстроенные голосом и звуком, оказываются бездефектными и увеличивают свою емкость, иногда – в разы. Сложные мазвсистемы получают возможность избавиться от помех, возникающих при работе и снижающих ее эффективность. И даже "мяу" удается гораздо лучше после некоторой доработки техники произнесения вдвоем с Тойей. Теперь "мяу" вмещает сложные воздействия седьмого круга, прежде требовавшие внутренней работы и длительной настройки.
Голос Аэри Кошка находила наилучшим из всех, которые ей довелось слышать на Дарле. Старшая леди в семье, фамилию которой теперь никто уже не рисковал однозначно назвать, выслушав пояснения по поводу крови, обладала удивительно звучным, довольно низким, бархатистым и гибким голосом. И безупречно владела им – от вкрадчивого полушепота до звучания, заполняющего без остатка весь объем площади, звенящего и уверенного. Требовательного.
Именно ее голос возник первым, поднялся ввысь и обозначил контур того, что предстояло устранить. Люди охнули, получив возможность увидеть собственными глазами прорыв. Сила звучания обнажила его. То, что прежде всем казалось безобидным сереньким облачком, застоявшимся на месте, теперь утратило маскировку. Белый контур солнечного сияния обрисовал его: мутное грязное пятно в синеве весеннего неба. Взгляды вязли в серости, не в силах самостоятельно освободиться. Прослеживали неуловимые, ускользающие образы. Люди задыхались и ладонями закрывали лица, заслоняясь от ужаса чуждости, выворачивающего сознание наизнанку, нагоняющего тошноту и головную боль.
Леди обернулась к прочим поющим и стала управлять ими, напоминая каждому его роль и место в общем звучании. "Почти как дирижеры на Саймили", – подумала Кошка Ли. Вот только у тех все измеряется зрительским успехом, а здесь ставка – жизнь целого мира.
Контур постепенно сжимался, сияние проникало внутрь серости и растапливало ее, как грязный весенний лед. Вверх теперь рисковали смотреть немногие и лишь изредка, мельком, опасаясь снова попасть под влияние неведомого. Зато люди внимательно изучали поющих. И видели, как непросто дается очищение каждому из них. Двоих уже поддерживали под руки младшие служители, прочие обливались потом. Лица их стали серыми от усталости и напряжения, зато облако приметно и все более стремительно сжималось и бледнело.
Когда его не стало окончательно, толпа стояла некоторое время в полном молчании. Закончившие петь ушли, опираясь на руки светцов и служителей. Их проводили благодарными поклонами.
Двое не высказавших вопросы старших виновато мялись, не рискуя беспокоить маэстро пустяками после столь большого дела. Он ведь тоже пел, и не ушел, хотя выглядит не лучше прочих: едва стоит на ногах.