Прежде всего мы перетащили на борт судна балласт — большие камни с берега. Для переноски на судно провианта нам нужны были раньше всего ящики; для этого необходимо было разобрать дома, чтобы собрать все то, что пошло на их постройку. Легче всего было обойтись без "Магнита". Вариационный дом мне хотелось сохранить подольше, чтобы продолжать наблюдения. Вик со всеми своими вещами перебрался на судно и занял свое старое место в каюте, и 15 мая началась разборка "Магнита". Вся станция со всеми своими домиками стала нам родной и потому дорогой, и было как-то больно разорять ее.
Когда вершина холма, где стоял "Магнит", снова стала такой же пустой и голой, как при нашем прибытии сюда, то этот холм явил нам еще ярче, чем в прошлый раз, картину полной заброшенности и одиночества. Но за этим печальным чувством в нас рождалось другое, более сильное и светлое: ведь это начало дальнейшего продвижения вперед. Каждый переносимый нами ящик приближал час нашего отплытия и переносил нас все ближе к цели наших надежд и стремлений. Не стану отрицать, что у меня замирало сердце при мысли о том часе, когда мы поднимем норвежский флаг, встретившись с первым судном по ту сторону Северо-Западного прохода! Вся печаль и сожаление исчезали под влиянием этого чувства, и мы разбирали ящики с нетерпеливой поспешностью.
Суббота, 20 мая, была великим днем на "Йоа". До самого вечера этот день протекал, как обычно. В 12 часов пополудни солнце стояло на юге, как обычно; в 3 1/2 часа Линдстрем кончил свою возню с обедом, как обычно; в 6 1/2 часов мы ужинали и думали уже, как обычно, залечь спать в 9 1/2 часов вечера. Вик, окончив свои метеорологические наблюдения, вернулся с вершины, где стоял "Магнит" и сообщил, что на льду видны люди. Но это бывало очень часто. Вик сказал, однако, что ему показалось, — несмотря на значительное расстояние, — что это сани с необычайно большим количеством собак и что они двигаются с большой быстротой. Тогда я послал Талурнакто навстречу посмотреть, в чем дело. Ведь наши друзья эскимосы обычно не пользуются курьерскими поездами. Талурнакто не вернулся, и мы были вполне уверены, что это наверное, какое-нибудь эскимосское семейство, которое устраивается на ночь. Поэтому я лег спать, но я не долго пролежал, — на палубе послышались незнакомые торопливые шаги, и тотчас же в мою каюту ввалился человек.
- Go morning! you give me ’moke!
Это был Атангала. Он Стоял передо мной с широчайшей торжествующей улыбкой, протягивая мне руку и прося одновременно не пожимать ее слишком сильно, так как она у него болит. Я мало интересовался его улыбкой, рукой, "mоке" и т.д., я лишь смотрел, где же почта...
- Писем нет?
- Писем? Как же, на санях их целый ворох!
Ему показалось обидным и удивительным, что с письмами была такая спешка; но я второпях накинул на себя кое-какую одежду, и мы оба выскочили на палубу. Все повскакали впопыхах, и вскоре мы столпились у саней Атангалы. Из-под вороха тряпья и всякого скарба он извлек, наконец, прекрасную плотно запаянную жестянку.
Это была почта!
Я даже не буду пытаться описывать свое чувство, когда я держал в руках эту жестянку, в которой заключались вести из живого, шумного мира. Мы, правда, знали, что там не может быть вестей непосредственно от наших близких. Но там были сообщения о великом человеческом обществе, к которому все мы принадлежали и от которого были так давно изолированы! Одно слово "почта" уже находило глубокий отклик в наших сердцах!
Мы отнесли свое сокровище к себе на "Йоа" и толпой собрались вокруг него. Лунд быстро пустил в ход паяльную лампу, и скоро жестянка была открыта. Первое письмо, которое я вынул, было от майора Муди, начальника северо-западной конной полиции и командира судна "Арктик", принадлежавшего канадскому правительству. Это был прежний "Гаусс", построенный для немецкой южно-полярной экспедиции, плававшей на этом судне под начальством профессора Эрика ф. Дригальского. "Арктик" занимался теперь изучением условий вокруг Гудзонова залива и зимовал у мыса Фуллертона у Ровс-Уэлкома, одного из рукавов Гудзонова залива. В чрезвычайно любезном письме майор предлагал нам всяческую помощь, если мы будем находиться недалеко от него. Кроме того он посылал мне 5 собак для санной запряжки. От капитана "Арктика" Бернье я получил тоже длинное и интересное письмо. Его сообщение об американских китобоях у северо-западного берега было для меня очень кстати и чрезвычайно важно. Капитан прислал нам кроме того целую кучу газетных вырезок и фотографий, на которые мы с жадностью набросились. В тех же местах зимовал американский китобой "Эра", от командира которого, капитана Комера, я получил теплое и любезное письмо. Он посылал мне еще пять собак. Я писал о собаках в надежде, что Атангала вернется до отъезда лейтенанта Хансена; однако, собаки прибыли только через шесть недель после отъезда санной экспедиции, а так как у нас не было для собак пищи, то я был принужден отослать их обратно. Майор Муди принял на себя поручение захватить с собой нашу почту. Я не нахожу слов благодарности этим троим людям за ту сердечность и любезность, с какой они протянули нам руку помощи!