Местоположение дома было определено позднее также с наивозможнейший точностью измерениями лейтенанта Хансена. На том месте, где стояла наша обсерватория для абсолютных магнитных измерений, как раз под штативом инструмента, все время стоявшего на одном и том же месте, был закопан желтый камень известняк длиной в 1 фут и 1/2 фута шириной, отмеченный вырубленной на его поверхности буквой „D“. Поискав немного, всегда можно будет легко найти этот камень. Если бы мы на этом месте поставили гурий, то возможно, что в течение нескольких лет эскимосы и относились бы к нему с почтением, но в конце концов они его непременно бы уничтожили.
Все уже было перенесено на судно, и оставалось только привести его в красивый для глаза вид. Может, ведь, случиться, что мы встретим людей в этом году и они не смогут тогда сказать, что у нас в Норвегии плохо следят за внешностью судна. Поэтому „Йоа“ был выкрашена и прошпаклевана. А также и все наши лодки. В результате судно выглядело так же красиво, как и в тот день, когда оно вышло с верфи. Все с жаром занялись этой работой. Ристведт и Лунд сделали даже элегантный трап из железа и дерева; он привлек к себе общее внимание, когда мы пришли в Сан Франциско.
— Никто не скажет, что мы зимовали два года!
В один из июньских дней я пришел в стоянку эскимосов и увидел у одного из них наш столовый нож, которым он ел. Я сейчас же взял у него нож и спросил откуда он его достал. Оказывается, это подарок Талурнакто. Я тотчас же позвал к себе грешника, и он сразу сознался. Нож случайно бросили за борт, а он его поднял. Он не старался оправдаться, и хотя вообще преступление было не велико, но я все-таки, ради примера, запретил эскимосу приходить к нам на корабль в течение недели. Он подчинился запрещению и строго выполнял требование. Когда срок прошел, эскимос вернулся все такой же довольный и улыбающийся.
Теперь мы стали с нетерпением ждать возвращения санной экспедиции. Так как она не вернулась по истечении первых 7 недель, то я решил, что мои товарищи нашли склад на мысе Крозье в полном порядке.
Но даже при этом условии они должны были быть дома 16 июня. Многие эскимосы только что пришли из самого Оглули, но никто не видел их. Я начинал уже беспокоиться. Так как около нас собралось такое большое количество эскимосов, то мы организовали ночные вахты. Я поручил вахтенным зорко следить и сейчас же будить меня, если они увидят что-нибудь похожее на наших путешественников.
24 июня, день Ивана Купалы, должно было быть у нас свободным днем. Он оказался для нас вдвойне праздничным. В 6 1/2 часов утра пришел Лунд, стоявший на вахте, и разбудил меня:
— Ну, вот и наши ребята!
Я не долго одевался. Было чудесное, совершенно тихое и ясное утро. От мыса Фрамнеса действительно шли наши два товарища. Трудно описать, как я был рад и как облегченно вздохнул, увидев их. По тому, как они обращались с собаками, уже издалека было видно, что они сильны и здоровы. Быстро взвился флаг. Теперь опять все собрались на судне и при том в самом праздничном настроении! Был подан "лучший" завтрак, и тут же мы услышали краткое описание путешествия.
Вообще день возвращения домой прошел шумно и весело.
Подробный отчет лейтенанта Годфреда Хансена приведен в следующей главе.