1 апреля наши сани были готовы. На сани Ристведта погружено 230 кг, на мои 206 кг. Я должен был ехать впереди, и мы полагали, что задним собакам будет легче везти. Полозья мы обледенили по эскимосскому способу. Но ветер выл и крутила метель. Погода была слишком скверная для начала путешествия.
Мы решили подождать и посмотреть, что будет завтра утром.
2 апреля. День наступил при подходящей для путешествия погоде. Все еще дул свежий южный бриз, и воздух был чрезвычайно мглистый. Температура, однако, была всего -4°С, так что небольшой ветер действовал на нас, закаленных полярников, как дыхание далекого южного лета. Самый неприятный момент в наших широтах — он между прочим таков и во всех широтах, где я бывал, — момент, когда нужно проснуться и встать, уже миновал, и я пошел взглянуть на погоду и нашел ее сносной. Когда подошел Ристведт, я спросил его: "Ну, что же, едем?" С его стороны препятствий не встречалось. Мы знали, что уходим от кастрюль и теплых коек, от камелька и горящей лампы. Но нам после проведенной зимы хотелось чистого воздуха, чтобы проветрить легкие, а также расправить немного крылья. Оба мы любили природу и хотели испытать себя, узнать, на что мы годимся, когда встретимся с ней в ее царстве. Ведь там у себя она не всегда чарующе прекрасна. Она бывает жестокой и грубой. Нам очень хотелось посмотреть: не усыпит ли мороз нашей бдительности, не сломит ли нужда наших сил, не подавит ли одиночество нашего духа? Или же, как мы надеялись, мы останемся господами положения? Стоит ли действительно мужчина за верой в самого себя? К тому же мы уже приготовились к путешествию. Сани были снаряжены со всею тщательностью, которой нас научил опыт; использованы были все многочисленные вспомогательные средства, которые дало нам в руки общее снаряжение экспедиции. А когда ты совсем готов в путь, когда тебе уже абсолютно нечего делать и ты просто сидишь сложа руки, если отъезд откладывается, то у тебя проявляется нетерпение и ты не находишь себе покоя. Каждую минуту встаешь и смотришь, какая погода. Если становится тише, спрашиваешь себя, не пора ли уже выезжать? Самое человеческое чувство — не отставать от других — заставляет тебя беспокоиться, не думают ли другие про себя: "странно, отчего это он не отправляется в путь?" Такое состояние духа неприятно. Вот почему, когда теперь было решено, что мы едем, нам стало легче — словно камень свалился у нас с души.
Отличные кофе и олений бифштекс, приготовление Линдстрема, показались нам необычайно вкусными. Пирожное я съел уже накануне, а Линдстрем был слишком благоразумен, чтобы угощать нас еще раз. "Нет, — сказал он, — вы уже получили по пирожному на прощанье и кончено! Иначе я рискую, что каждый день кто-нибудь из вас будет говорить, что, мол, он сейчас отправляется в путь". Когда завтрак был окончен, мы пошли запрягать сани. Хансен и Вик привели собак и запрягали их в сани. Нас, отъезжающих, как будто старались щадить возможно дольше. День отъезда, когда предстоит далекая поездка, словно праздник. Товарищи отъезжающего стараются всячески показать, что они желают всего наилучшего в пути, желают удачного продвижения вперед и счастливого возвращения. Они знают, что нас ожидает, потому что каждый сам испытал всего понемногу: они выказывают свое расположение до последнего момента, принимая пока всю работу на себя. Они хотят даже сами сдвинуть сани с места. К сожалению, с полозьев сразу обваливается весь лед, при попытке сдвинуть сани. От теплой погоды ледяная обкладка на полозьях стала мягкой и сейчас же отскочила, как только сани сдвинули немного в сторону. Так обычно сдвигают сани с места. Ведь если сани долго стоят на месте, то нижний край полоза примерзает к снегу. Поэтому каюру приходится дергать зад саней в ту или другую сторону. Очень редко удается заставить собак выполнить эту работу, да и она часто может оказаться слишком для них тяжелой. Собаки начинают тянуть сани только, когда почувствуют, что они идут свободно.
И вот все готово для отъезда. Поднимается флаг начальника, то есть я укрепляю норвежский флаг для саней сзади над измерительным колесом. Затем я наставляю фотографический аппарат, чтобы остающиеся могли нас "чикнуть". Еще раз обмениваемся крепким рукопожатием со всеми. Прозвучало напутственное "счастливый путь" капитана, и мы двинулись рысцой впереди собак к Фрамнесу.
Первую остановку мы сделали, пройдя Фрамнес, когда судно скрылось за холмом Фрамнеса и нас уже с него не было видно.
Отдыхая у Фрамнеса, мы увидели Талурнакто, бежавшего к нам с такой быстротой, какую допускали его короткие ноги. Он прибежал с ножом для постройки иглу для Ристведта, прощальным подарком от капитана. Эти ножи делались из лезвий больших кухонных ножей, к которым Хансен приделывал довольно длинную плоскую деревянную ручку. У нас их было мало, и они очень ценились эскимосами, поэтому их берегли на тот случай, когда приходилось покупать какие-нибудь особенно интересные материалы для нашей коллекции. У каждого из нас было по одному такому ножу. Но Ристведт уже давно имел несчастье потерять свой. Теперь ему возместили потерю по случаю путешествия. Мы попросили Талурнакто передать от нас благодарность и приветы. Оставалось приналечь на сани. Окрик на собак, и мы поехали дальше через бухту Петерсена к Тюленьей возвышенности.