Ристведт ушел вперед и дошел уже до гребня холма. Там он лег и упер ружье о камень. Я понял, что оленю недолго остается жить. Когда выстрел раздался, я выпустил собак и едва успел отскочить в сторону от саней. Они понеслись вперед как ветер. Нельзя было поверить, что это те же самые собаки, которые десять минут тому назад были загнаны, измучены и тащили сани, высунув языки. Но они почуяли кровь. Никакое усилие не казалось им чрезмерным. Ехать было недалеко — всего через гребень холма. По ту сторону стоял Ристведт и свежевал оленя.
22 апреля. В страстную субботу был южный шторм, не оставалось делать ничего другого, как остановиться в палатке.
24 апреля. Наконец, в понедельник уже нельзя было больше выдумывать никаких предлогов. Мы должны были ехать. В начале все шло довольно хорошо. Милю вниз к берегу проехали незаметно, первые полторы мили дальше тоже довольно легко, однако, потом пошло все труднее и труднее. И вот мы застряли. Мне пришлось прокладывать дорогу, и, пройдя вперед на 200 метров, я нашел ровный путь. Но как мы шли! Дорога между торосами казалась довольно ровной, но все время мы проваливались по пояс. Два часа потратили мы на то, чтобы провезти сани на эти 200 метров!
4 мая. Четверг, 4 мая, был для экспедиции большим днем. Сперва мы ехали так, как бывало в те дни, которые мы теперь называли добрым старым временем пролива Симпсона, — каждый со своими санями, а по временам даже и на них. Но вскоре мне пришлось пойти вперед, так как дальше к берегу дорога была не совсем такой ровной, как нам показалось на первый взгляд. Между плоскими ледяными полями лед лежал гребнями и торосами; чтобы обойти их и найти более легкую дорогу, я решил пойти вперед. У собак почему то было удивительное желание бежать к северо-западу, а не прямо в том направлении, по которому нам нужно было идти до ближайшего берега.
Когда мы подошли к одному особенно большому торосу, я хотел взобраться на него, чтобы осмотреть дорогу. Только я успел остановиться, как Ристведт закричал, что видит далеко на льду что-то темное и движущееся. Что это может быть? У меня даже сердце забилось. Что бы живое ни встретилось нам здесь в этой ледяной пустыне, оно давало шансы на продвижение вперед. На сцену появился бинокль. Темное пятно было не одно, их оказалось много, и они были рассеяны по льду в форме полумесяца. Это эскимосы охотятся за тюленями! Нет ничего удивительного в том, что собакам хотелось бежать в этом направлении!
Мы поставили флаг на санях. Может статься, что между ними есть и белые; и ради этого случая мы поторопились потереть лица снегом, надеясь немного смыть с них керосиновую копоть. Затем поехали дальше. По-видимому, эскимосы увидели нас тоже, так как они направились к нам, стягивая линию фронта. Собравшись все в кучу в 400—500 метрах от нас, они остановились. Мы со своей стороны сделали то же самое. Среди дикой природы, где законом является право сильного, никогда не знаешь, кто перед тобой, враг или друг. Лучше всего быть подготовленным. Нельзя пренебрегать арктическим церемониалом для встреч. Мы завернули сани широкой стороной к эскимосам. Ристведт лег на сани с карабином и патронами наготове. Затем я с замиранием сердца пошел вперед, подняв руки над головой в знак того, что я безоружен. От эскимосов вышел вперед тоже один представитель. Руки у него тоже были подняты вверх. Значит, бояться нечего. Посреди арены мы встретились. Улыбка на плоском славном эскимосском лице была так широка, что виднелись все его блестящие зубы. Он не боялся меня, потому что на его взгляд в моих, хотя чужих ему чертах лица не было ничего устрашающего. Впрочем, их покрывала такая же грязь, какая была и на его лице. Я тоже улыбался, потому что был рад. Такая встреча сулила нам столько пищи, сколько можно увезти с собой на санях.
Когда мы подошли друг к другу, эскимос сказал что-то о Киильнермиун Иниуиг, названии его племени. Я понял это, зная название раньше, и ответил ему, что мы "каблуна". Мы упали друг другу в объятия и потерлись щеками. С волками жить — по-волчьи выть! Эскимос стал мне другом на те два дня, которые мы там провели, и все это время он, наверное, думал, что я понимаю каждое его слово, только благодаря моему ответу, что мы каблуна, когда он назвал свое племя. Но, конечно, я не понимал ни одного слова! Нашего норвежско-эскимосского языка они тоже не могли взять в толк, поэтому мы не получили от эскимосов никаких сведений о земле, лежащей перед нами дальше. Беседы, которые должны были привести хоть к каким-нибудь результатам, могли вестись только при помощи жестов.