Уже давно было решено, что наш верный спутник Талурнакто пойдет с нами на „Йоа“ дальше к западу, а может быть даже проедет потом и домой.
И Талурнакто стал держать себя почти как белый и смотреть на своих собратьев свысока, не всякого даже он удостаивал своим разговором! Но когда лед начал делаться тоньше и приближалось время отъезда, Талурнакто, по-видимому, стал задумываться. У него случались периоды задумчивости, и он мог просиживать так часами. В начале я не обращал на это никакого внимания, думая, что это, вероятно, какая-нибудь любовная тоска. Но вдруг, однажды, сидя у меня, он разразился рыданиями! Я понял тогда, что здесь кроется нечто более серьезное, и стал расспрашивать его. Он отчаянно всхлипывал и сопел, и прошло много времени, прежде чем я добился от него разумного слова. Наконец выяснилось следующее: он не решается ехать с нами в страну белых „Каблуна нуна“, так как его там убьют. Не помогли и мои заверения, что все мы просто ангелы и хотим ему только добра. Его невозможно было убедить, он все тыкал пальцем в картинки из англо-бурской войны. Наконец, я сказал ему, что если он сам не хочет с нами ехать, то я не могу и не хочу принуждать его к этому. После этого он почувствовал огромное облегчение, и к нему вернулась его прежняя радостная улыбка. По-видимому, он вбил себе в голову, что мы вольны казнить его или миловать и он является нашей собственностью со всеми своими потрохами. Так экспедиция потеряла своего восьмого участника! Считая все же, что нам важно взять с собой эскимоса для дальнейшего нашего путешествия, я объявил место Талурнакто свободным. Немного погодя нам предложил свои услуги толстый Тоннич, тот самый, который изображал спасательную экспедицию на розыски Линдстрема. Видимо, у него было страстное желание посмотреть южные страны.
Собственно говоря, Тоннич не был таким человеком, какого мне хотелось бы получить, он был большой, толстый, неуклюжий и медлительный во всех движениях. Но никто другой не появлялся, а так как у него было исключительное даже для эскимоса хорошее настроение духа и он вел себя всегда примерно, то я его принял. Момент, когда Тоннич вступал на борт судна в качестве восьмого участника экспедиции, был очень торжественен. Его ожидало ведро воды, щетка и мыло. Стать каблуна — „белым“, не подвергшись генеральному мытью, было невозможно. Вик озаботился очисткой его на палубе, и я был уверен, что все будет произведено основательно. Эскимосу остригли волосы, а затем их расчесали и посыпали порошком от вшей. По окончании этой операции на него надели обычное нижнее белье. Он счел одевание законченным и пожелал сейчас же показаться для обозрения. Тогда ему дали понять, что белье не является обычным костюмом для прогулок, и надели на него новый с иголочки костюм, сшитый в Норвегии в тюремном доме из домотканой материи. Никто, наверное, никогда не гордился так своим одеянием, как Тоннич, он хохотал от удовольствия, тянул и дергал за костюм и осматривал себя со всех сторон.
Через несколько дней пришли Талурнакто и с ним еще кое-кто из эскимосов и принесли нам целых 70 прекрасных лососей, весивших от 3 до 5 кг. Их поймали у Навьято, и они были совершенно свежие. Это явилось чудесным добавлением к нашему провианту для дальнейшего плавания. Вопрос был только в том, как лучше всего сохранить рыбу. Есть каждый день соленую лососину было бы слишком надоедливо. Тогда Лунд предложил закоптить их. Копченая лососина! У нас потекли слюнки от одной мысли об этом, и предложение Лунда было с восторгом принято. Он сейчас же принялся за устройство „огчьоктской коптильни“. Несколько пустых бочек и ящиков — вот и все, что ему требовалось. Было нанято и послано за топливом несколько эскимосских мальчиков. В некоторых местах росло совсем маленькое растение, вроде вереска, и за ним-то и были посланы мальчики. Они вернулись, набрав несколько полных мешков, и вскоре из коптильни весело повалил дым. Спустя некоторое время была готова и подана на стол первая пробная партия лососины. Она превзошла все наши самые смелые ожидания! Копченая лососина была тончайшего вкуса, и самая первоклассная рыбокоптильня у нас в Норвегии не могла бы выпустить лучшего товара.