У мыса Холла лейтенант и Хельмер Хансен во время своего путешествия на лодке в 1904 году нашли прямо на земле два скелета. Это были скелеты белых людей, а значит участников экспедиции Франклина. Они похоронили их и насыпали над ними могильный холм. Мы огибали мыс как раз на закате солнца и тихо прошли мимо могилы в торжественной тишине, подняв флаг в честь умерших, а небо и земля были в это время окутаны красным золотисто-матовым светом. Наша маленькая победоносная „Йоа“ воздала почести своим несчастным предшественникам.
Когда я на другое утро в 2 часа вышел на палубу, мы находились против залива Дугласа. Тоннич, знавший местность, называл нам разные горные хребты на берегу. Он заметил также и стоянку, где собрались все наши эскимосы. Это был Камиглу, небольшой холмик вышиной в 30 метров. Палатки были заметны на фоне неба, и мы увидели также и шест с флажком. Туман стал в это время собираться большими массами и лежал густой пеленой в самом узком месте пролива Симпсона, между островом Эта и берегом материка, поэтому мы направились прямо на Камиглу. Дно у материкового берега было очень неровным, вследствие чего мы бросили якорь на порядочном расстоянии от берега. Вокруг судна стоял густой туман, и мы, чтобы привлечь внимание эскимосов, принялись с промежутками давать гудки туманной сиреной. Вскоре из тумана вынырнул каяк, и мы услышали веселое: „Маник-ту-ми!“ Это был Нулиейю, за которым последовали и другие. Они все были рады снова увидеть нас, и мы с Лундом спустились в ялик, чтобы плыть с ними на берег. Туман ничуть не мешал эскимосам. Они посмеялись над нами, когда мы спросили, смогут ли они найти дорогу, и двинулись вперед полным ходом.
Через целых три четверти часа такой гребли мы все-таки пришли как раз к месту высадки. Находить путь с такой уверенностью без солнца и при абсолютном безветрии, — очевидно у этих людей было развито какое-то шестое чувство! На берегу туман был реже. Камиглу был полуостровом, обрывистым со всех сторон и соединенным с материком небольшим перешейком между лагунами, врезавшимися в него с востока и запада. На вершине его и жили в семи палатках наши друзья — среди настоящего арктического рая. В лагунах внизу они ловили всю необходимую им рыбу, а вокруг больших озер на равнине большими стадами бродили олени. У эскимосов была удачная охота и поэтому масса мяса. Но главная его часть сохранялась в складах на равнине. Эскимосы предлагали нам сейчас же принести его, но это заняло бы много времени, и потому мы отказались и удовольствовались только тем, что было у них на стоянке. Мы обошли всех и распрощались со своими старыми друзьями. Кто знает, увидимся ли мы когда-нибудь снова. Одновременно мы забирали у них все мясо и сушеную лососину, какие только могли получить.
У палатки Умиктуаллу стоял его приемыш Маниратча, или Манни, как мы для краткости его называли. Он был одет в штаны из тюленьего меха и засаленную старую куртку, которую выменял себе у нас на судне. Выглядел он так, словно позабыл утром умыться — что, конечно, с каждым может случиться! Несколько месяцев тому назад в Огчьокту Манни просил меня взять его с нами в страну белых. Я принял тогда его просьбу просто за проявление им смелости и не придал ей особо большого или серьезного значения. Оказывается, дело обстояло иначе. Он только что узнал, что с нами идет Тоннич и, значит, его самого не берут. Сейчас он стоял у палатки и горько плакал. Я подошел к нему и спросил, действительно ли ему так ужасно хочется ехать с нами; слезы текли из глаз мальчика, и мне было жаль его, когда он стал уверять меня что это его единственное желание в жизни. Мне стало стыдно того, что я не сдержал своего слова, и я пожалел о сделанном; ведь я, конечно, предпочел бы взять с собой Манни, а не Тоннича; Манни был смелым, ловким юношей лет 17, не более. Чувствуя свою вину, я сказал ему, чтобы он ехал пока со мной на судно, а там мы посмотрим, что можно будет для него сделать.
В 7 часов утра туман начал рассеиваться, и я нашел, что будет лучше всего ехать на судно, чтобы продолжать путь, как только станет достаточно хорошо видно. Мы взяли с собой в лодку 36 превосходных оленьих окороков и целую кучу сушеной лососины и поплыли к судну. Сова, Манни и еще два эскимоса сопровождали нас, кроме того плыли в своих каяках еще четыре эскимоса. Около 8 часов мы уже были на судне, а небо почти совсем прояснилось. Только над Эта все еще лежал туман. Я рассчитался с эскимосами и заплатил им патронами за мясо и лососину. Потом я обсудил вопрос о Манни со своими товарищами. Мы все единодушно согласились, что лучше уж взять его вместо Тоннича, который со времени своего появления на „Йоа“ успел получить вполне заслуженное им прозвище "Жирного Иенса". Появился и сам Йенс, и я обратился к нему с таким вопросом: — Ну, что ж, милый мой Тоннич, все ли еще ты непременно хочешь ехать с нами в страну белых? — На это он сейчас же и с изумительным чистосердечием отвечал мне — нет, ему совершенно не хочется ехать! Этих людей, право, трудно понять. Три дня тому назад он отдал бы полжизни за то, чтобы ехать с нами, а теперь, прожив у нас на „Йоа“ как принц, — вдруг потерял всякую охоту! Я отнесся к этой неожиданности спокойно — ведь таким образом прекрасно устраивалось дело с Манни. Однако, не совсем еще. Еще оставалось слово за приемным отцом, Умиктуаллу — тем самым милым приемным папашей, который раньше убил своего другого приемыша! Я должен был сперва получить его разрешение на увоз с собой юноши. А этого разрешения я, конечно, не получил! Умиктуаллу, последовавший с нами на судно, хотел получить уплату за юношу. Однако, напильник и старый нож удовлетворили его, он не очень-то высоко ценил своего приемного сына!