Джимми был спокойным человеком, но всякий раз, когда ему нужно было укладывать эти 18 палаточных шестов, он ругался и по-эскимосски и по-английски, так что небу становилось жарко! Обыкновенная палатка на трех шестах гораздо предпочтительнее этой лягушечьей палатки! Кроме того во время путешествия по суше легко найти какой-нибудь склон или какую-нибудь другую защиту от ветра, а тем самым сводится к нулю все значение единственного преимущества такой лягушечьей палатки.
Однако, у Джимми и Каппы был долгий опыт, и они поставили палатку сравнительно в короткий срок. Могг достал с саней все, что требовалось для ужина и на ночь, а Каппа привела палатку в порядок, пока Джимми разводил огонь. Могг вечером исполнял обязанности повара. Пока что мы грызли винные ягоды, которых каждый забрал себе полную горсть и которые в ожидании еды казались замечательно вкусными. Когда собаки были покормлены, а сани надежно перевязаны на ночь, мы выбили снег из одежды и вошли в палатку. Места было мало. Мне досталось место в самой глубине у печки, у длинной стены, рядом со мной поместился Могг. У другой стены улеглись Джимми и Каппа. Мне пришлось скорчить ноги, Могг только перекатывался, когда ему что-нибудь было нужно, а эскимосы, благодаря долгой привычке, превратились в настоящих людей-змей. После ужина мы все крепко заснули.
На следующее утро в 4 1/2 часа я проснулся и огляделся кругом. По-видимому, никто из моих спутников пока не собирался озаботиться утренней работой. Равнодушный храп всех троих говорил о прямо противоположном. Я отнесся к этому спокойно и продолжал лежать. Немного погодя проснулся Могг, посмотрел на часы и потом на меня. Я сделал вид, что сплю сном праведника. Тогда Могг снова присоединился к трио. Через 1/2 часа проснулись эскимосы. Они обменялись шепотом несколькими словами и снова заснули. Я рассчитал, что утренняя работа займет у нас два часа, и если мы хотим выйти своевременно, то кто-то должен начать. Мои спутники не двигались, тогда я встал и принялся за дело. Я понял, что приятная обязанность утреннего повара предоставляется "гостю". Так она и оставалась за мною все время. Хорошо, что у экспедиции нашелся хоть один участник, который мог вылезать из спального мешка по утрам! Впрочем, приготовление утреннего завтрака было не очень сложным. Дело заключалось главным образом в подогревании того, что оставалось от ужина. Пока я занимался этим, у меня было время сделать запись в дневнике и подумать. Остальные храпели так, что тряслась палатка. Когда у меня уже почти все было готово, я начал будить своих спутников. На это пошло порядочно времени. Тепло от печки действовало на них снотворно. В конце концов они поднялись, и завтрак был съеден. Мы уложили сани, сняли палатку и тронулись дальше.
Многие из старых моряков на острове Гершаля высказывали опасение, что мы слишком рано начали свое путешествие. Опираясь на свой большой опыт, вынесенный из различных таких-же санных путешествий, многие думали, что река еще не совсем встала. Мы скоро убедились, что они были правы. Река начала круто извиваться среди отвесного горного ущелья и во многих местах была не замерзшей, оставляя чрезвычайно узкие проходы. С радостью приветствовал я опять, после двух с половиной лет перерыва, действительно настоящие горы. Крутые обрывы были до 400 футов вышиной и состояли из твердой породы — в противоположность земляным холмам и покрытым мхом возвышенностям, среди которых нам пришлось жить. Я знал также, что сегодня мы дойдем до границы лесов, и шел в волнении перед каждым поворотом нашей дороги. И когда, наконец, на обрыве скалы показалась, вырисовываясь на фоне неба, первая ель — довольно потрепанное и пострадавшее от ветров маленькое рождественское деревцо, висевшее из трещины, — она произвела на меня удивительное впечатление: ведь это значит, что мы вышли из полярной области на более привычную для человека почву. Мне вдруг захотелось бросить все, за чем я должен был смотреть, и вскарабкаться на гору, чтобы потрогать корявый ствол и почувствовать аромат ели — аромат леса, леса!