Я поспешил ковать железо, пока оно горячо, и дал эскимосу понять, что мне очень хотелось бы иметь полное нижнее платье. Видимо, осчастливленный моим желанием, он принес старое поношенное нижнее платье, сменил его на себе и отдал мне бывшее на нем платье, давая мне понять, что он хочет, чтобы я сейчас же надел его на себя. Несколько озадаченный этим, я раздумывал с минуту. Не могу сказать, чтобы для меня было привычным делом меняться с людьми нижним бельем... к тому же еще в присутствии дамы! Но так как Атиклеура настаивал, а его жена — звали ее Налунгия — выказывала полное безразличие к тому, что я делал, я быстро решился, сел на завалинку, прикрывая лежавшими на постелях шкурами свои совершенства — и вскоре очутился в еще теплой нижней одежде Атиклеуры.
После этого меня угостили водой, сырым оленьим мясом и замороженной сырой лососиной, поданной с маленькими кубиками тюленьего сала. Мясо мне не понравилось. Но мороженая лососина была очень нежна. На дессерт я получил замороженный костный олений мозг, недурной на вкус.
Атиклеура позаботился также о наших собаках, уделив им целую массу тюленьего сала. Это неожиданное угощенье исчезло, как роса под лучами солнца.
По окончании приветственного угощенья я надел свою прекрасную новую верхнюю одежду и вышел. Перед хижиной лежала необыкновенно красивая шкура белого медведя, густая и белоснежная — великолепный экземпляр! Я остановился полюбоваться на нее, а потом пошел к своей хижине, чтобы в свою очередь принести подарки своим друзьям. К счастью, я взял с собой швейные иголки, наконечники для копий и еще кое-что, весьма ценимое эскимосами. Едва ли Атиклеура и Налунгия были когда-нибудь так счастливы, как в ту минуту, когда я принес им свои подарки — два наконечника для копий мужу и шесть швейных иголок жене! После этого я обошел все хижины и везде был хорошо принят. Была очень любезна и старая Аува. Когда я уходил от нее, она подарила мне кусок медвежьей шкуры и два оленьих языка. Так как последние были здорово грязны и буквально облеплены волосами, то она сначала пальцами сняла самые грубые, а потом прибегла к универсальному инструменту эскимосов — языку. Им она вылизала оленьи языки так чисто, что в них можно было смотреться, как в зеркало! Когда я вернулся в свою хижину, то нашел там Атиклеуру с медвежьей шкурой. Он передал мне ее, сияя от удовольствия. Как скромный молодой человек, я объяснил ему, что не могу принять от него таких щедрых подарков. Но Атиклеура не унимался и решительно внес шкуру в мою хижину и отложил ее в сторону.
Тут вернулся Хансен. Он проводил время тоже в визитах и присутствовал на "five o’clock tea" в разных хижинах. Он тоже воспользовался случаем переодеться и пришел в восторг от всего виденного и слышанного. В подарок он получил оленьи языки, с которыми, очевидно, обращались так же, как и с моими. Однако, мы решили потом, прежде чем есть языки, немножко их поджарить. Наша возня с примусом и со стряпней в высшей степени заинтересовала эскимосов, и наша хижина вскоре наполнилась посетителями. Женщины не явились, по-видимому, по приказанию строгих супругов. Только Аува и Анана, две счастливых вдовы, осмелились нанести нам визит. На нас произвело сильное впечатление примерное поведение и нравственность у эскимосов-нетчилли. Казалось, мужчины следили за своими женами, а те были верны своим мужьям. Это хорошее впечатление, однако, не держалось долго.
Мы решили на следующее утро ехать дальше на север и потому приготовились к этому уже с вечера. Наши собаки были изрядно утомлены, поэтому я спросил Атиклеуру, нельзя ли занять у эскимосов нескольких собак. На языке оглули-эскимосов собака называется мики, но когда я попросил у Атиклеуры "мики", он долго не мог меня понять. Я несколько раз объяснял ему свою мысль, и, наконец, он, по-видимому, меня понял. Он кивнул удовлетворенно головой, и я успокоился. Младший брат Атиклеуры, Пойета, обещал проводить нас на север, чтобы указать нам лучшую дорогу через торосы. Это был красивый парень 25 - 26 лет, такого же крепкого сложения, как и брат, но с открытым и привлекательным лицом. Он был способный и охотно помогал нам. Его жена, звали ее тоже Налунгия, получила от нас за заслуги мужа несколько иголок.
Первым, кто встретил меня на следующее утро, когда я вышел, был Анни, младший сын и любимец Атиклеуры. Как видно, он дожидался меня, ласково улыбался и был очень доволен. Я взял мальчика за руку и пошел к хижине его родителей. Атиклеура сидел и, мурлыча и напевая, уже работал над костью. Я поздоровался и попросил его быть таким любезным и приготовить нам своих мики, так как мы хотим ехать. Удивленно и несколько нетерпеливо Атиклеура указал на мальчика и сказал: