Лежать в палатке было теперь уже не так приятно. Снег падал на верхнее полотнище, а когда я разводил огонь внутри, то снег таял и вся палатка промокала насквозь. Когда же примус тушился и теплота выходила, палатка замерзала, превращаясь в сплошную ледяную стену. Тогда я решил огородить свою палатку. С помощью эскимосов были принесены с ближайшего пресного пруда 8 ледяных плит в 1/2 фута толщины, 3 фута ширины и 5 футов длины. Мы поставили их вокруг палатки, замазав щели ледяной кашей. Затем натянули оленьи шкуры вместо крыши, и дом был готов. Однако, он не оправдал моих надежд. В палатке всё покрывалось таким инеем, что я сидел там, как в густой снегопад. Тогда мои эскимосы с такой же готовностью быстро построили мне настоящую зимнюю "иглу". Сова и Талурнакто жили в охотничьем замке из льда, высоком, поместительном и роскошно убранном трофеями охоты — оленьими рогами и т.п. Все строительные работы происходили, когда погода мешала охоте.
Однажды мне наскучили бесплодные странствования, и я покинул обоих товарищей, чтобы вернуться в свою "иглу". На нашей стоянке я нашел Анану и Каблоку, занятых высушиванием шкур и разной мелкой обычной работой. Я прошел в свою хижину и сварил кофе. Потом я пригласил дам к себе на чашку кофе. Они всегда очень ценили такие приглашения. Когда мужчины были дома, женщины никогда не приходили. Мы некоторое время приятно развлекались, а затем эскимоски снова занялись своим делом. К вечеру женщины начали беспокоиться за мужчин, которые все еще не возвращались домой. Уже стемнело, и озабоченная Анана несколько раз заходила ко мне узнать о сыне. Я утешал ее как мог. Затем я развел в хижине как можно больше огня, чтобы его заметили оба охотника, в случае если бы они сбились с пути, и затем прошел к своим приятельницам. Бедняжки плакали, тряслись от холода и были перепуганы. Это время самое плохое для эскимосов, так как они еще не успели набрать жиру для освещения и отопления. Пока я сидел, успокаивая женщин, у старой Ананы вдруг начались судороги. Так это мне во всяком случае показалось. Ее желтоватое лицо посерело, губы дрожали, зубы стучали во рту, и она испускала страшные, несвязные крики. Я схватил ее и стал трясти изо всех сил чтобы привести в чувство. Но ко мне подошла Каблока и, положив свою руку на мою, торжественно прошептала:
- Анана ангаткукки анги! (что значит: Анана сейчас великая колдунья! Оставь ее в покое!)
- Чепуха! — ответил я на чистом норвежском языке и снова принялся за старуху, стараясь выбить из нее колдовство. Потом я прошел к себе и принес женщинам свет и свой добрый примус. Тепло и свет возымели свое волшебное действие, и скоро у обеих дам появилось то, чего им не хватало — хорошее настроение, и в хижине раздалось пение и начался веселый разговор.
В 9 часов пришли оба пропавших. Они немного поплутали, но благодаря свету из моей хижины, который они заметили издалека, опять нашли дорогу.
2 октября я вернулся на "Йоа" и послал вместо себя Ристведта. На обратном пути я встретил следы медведицы с двумя медвежатами. Следы шли к югу, в область более мягкой погоды. Это были первые медвежьи следы, замеченные нами поблизости от Огчьокту.
Когда я вернулся на „Йоа“, Умиктуаллу — или, как мы стали называть его после страшного события, убийца — пришел с американского материка. Он прошел через Навьято — "Бухту голода", но лед был не очень хорош для перехода по нему. Умиктуаллу убил 35 оленей с каяка и намеревался привезти нам окорока, как только по льду можно будет ходить. Это было прекрасным подспорьем к нашему относительно скудному запасу. Умиктуаллу сообщил также, что большие стада оленей переходят лед у островов Тодда.