Однако, мы пришли сюда не за тем, чтобы есть, а чтобы покупать треску, а потому дальнейшие дни мы посвятили торговым делам. Я сам попытал рыбачьего счастья на белом льду, но особенно много не поймал. В Навьято была довольно суровая погода. Температура держалась на -25°, и каждый день бушевала метель. Холод особенно чувствуется весной и осенью; хотя среди зимы мороз и на много градусов больше, однако чувствуешь его гораздо меньше, это отчасти, конечно, зависит и от того, что зимой одеваешься лучше и тщательнее.
Эскимосы ловили рыбу с утра и до наступления темноты. Они, однако, не очень ранние птицы и начинают не так уж рано. Часть своего улова они съедают, а остальное откладывают в "перура", склады. Значит, эти люди до некоторой степени заботятся о будущем, во всяком случае они снабжали себя на первую половину зимы, когда трудно добывать пищу.
Вообще, мы чувствовали себя в Навьято хорошо. Пойета ушел за закопанным оленьим мясом, но оставил нам Налунгию, которая заботилась о наших вещах и услуживала, в чем могла. Бедненькая Налунгия! Мне кажется, что вначале она сильно побаивалась оставаться наедине с белыми. Но, увидев, что мы не покушаемся ни на ее жизнь, ни на жизнь ее ребенка, она быстро успокоилась и повеселела. Особенно большой пользы в домашнем хозяйстве от нее не было. Но она могла все же чистить рыбу. Ее маленький мальчик, Алеингарлу, в начале смотрел на нас с большим подозрением. Он орал и кричал при каждой нашей попытке завоевать его милость и расположение. Но мало-помалу он начал сдаваться, и через некоторое время нам пришлось непрестанно тереться с ним носами. Это форма эскимосского поцелуя!
Через несколько дней мы опять покинули Навьято, нагрузив сани до отказа рыбой. Многие эскимосы сопровождали нас на обратном пути, между прочим и наш самый старый и лучший друг Тераиу. Он не забыл нашего путешествия в Каа-аак-ка и имел нахальство постоянно вспоминать о нем и о том, каким он тогда оказался чудодеем, когда он нарочно водил нас по неверной дороге. Но теперь старый мошенник был сильно простужен и пошел с нами за лекарством. По дороге у него все время были припадки кашля, так что он харкал кровью. Старую Ауву, самую расторопную из всех эскимосок, мы оставили в очень плохом состоянии: у нее была какая-то желудочная болезнь. Когда мы уезжали, она еще сидела на своем месте у очага, но через несколько дней умерла.
Первую ночь мы провели на одном из островов Тодда в старой снежной хижине. И на этих островах были найдены отдельные скелеты и другие следы экспедиции Франклина. Тераиу говорил, что он в свое время слышал рассказы о всех этих погибших здесь белых. Он показал мне на том острове, где мы ночевали, большой плоский камень, поставленный здесь в память погибших. Этот остров эскимосы называют Кеуна.
Наше прибытие с большим санным грузом свежей замороженной трески, конечно, вызвало на судне большую радость.
На основании опыта прошлой зимы мы ввели на „Йоа“ некоторые улучшения. Зимняя крыша над судном была лучше устроена, кроме того мы приладили дверь, так что входили и выходили, как в любой дом. Это нововведение имело еще и то преимущество, что мы могли теперь лучше изолироваться от эскимосов, а это по временам бывало необходимо. По вечерам лейтенант Хансен запирал и закладывал дверь, так что мы сидели у себя спокойно, как в крепости. Мы устроили и баню, поставив в трюме небольшую американскую паровую баню. Лейтенант и я постоянно пользовались ею в течение зимы. Она прекрасно работала и была нам положительно необходима при нашей жизни в тесноте, в громоздкой одежде и т.п. Устроить комнату для раздевания не представилось возможности. Сиденьем нам служил перевернутый вверх дном бочонок из-под масла. Гораздо менее приятен был постоянно обдававший нас холодный душ из инея, замерзавшего на потолке от пара. Лейтенант Хансен с воодушевлением занялся устройством бани и даже провел там электричество, поставив целых три лампы! Он дошел даже до того, что провел электричество и на палубе. Таким образом сидишь, бывало, удобно у себя в каюте, нажмешь кнопку и... должно быть светло! Однако, этого не случалось! Единственным недостатком в электрической проводке лейтенанта Хансена было то, что она не давала света. Нам приходилось купаться просто-напросто в потемках. Но из этого не следует заключать, что лейтенант был плохим электриком. Все дело в том, что "создавать из ничего или из неподходящего материала", а потом говорить: "да будет свет" не дано даже самому лучшему из всех земных электротехников. Но не раз, однако, мы гордились именно тем, что нам удавалось сделать из весьма неподходящего материала.