Уже через несколько минут вышел Сова и сказал мне, что представление окончено: старый Предерик "проткнул себя насквозь копьем". Мне это не особенно понравилось, так как я решил, что старик болен и умирает, но на мой вопрос о состоянии его здоровья Сова ответил приглашением поскорее войти в хижину.
Старый мошенник лежал на лежанке, по-видимому, в полном здравии и что-то напевал. Его жена как будто бы не совсем еще пришла в себя после экстаза: она махала руками и бросала в мою сторону мрачные взгляды. Я не решался упоминать о происшедшем, поговорил немного и затем пошел к себе на "Йоа". Позже вечером явился старый Предерик и показал мне две дырки — одну на спине, другую на груди — они, очевидно, служили неоспоримым доказательством того, что он проколол себя насквозь копьем! Старый Предерик был очень приличным и хорошим человеком, и я безусловно уверен, что он и сам считал все это чистейшей правдой. В этом нет ничего удивительного, ведь жуткий вопль, который испускала его дражайшая половина, мог на время лишить старика рассудка.
Эскимосы не совсем чужды помыслов о будущем. Их запасов мяса и рыбы хватает на некоторое время после рождества и на несколько дней нового года. Промысел тюленей по их законам не может начинаться раньше половины января, да и кроме того в течение некоторого времени не дает хороших результатов, так как тюлени, обладающие тонким слухом, слышат шаг охотников на далеком расстоянии, когда слой снега еще недостаточно толст, и потому сейчас же уплывают. Поэтому время от середины января до начала февраля у эскимосов самое голодное. Так, в 1905 году во время их стоянки в гавани Йоа, как раз в этот самый период многие из них несколько дней буквально голодали. Мы мало чем могли им помочь: ведь если бы мы дали одному, то к нам явились бы все, и вскоре вся колония оказалась бы на нашем иждивении; поэтому мне пришлось придерживаться твердого решения не давать эскимосам продовольствия.
Вот маленький пример того, как они нуждались в эти дни, пример не очень элегантный, но зато показательный. Я уже не раз, описывая нравы и обычаи эскимосов, должен был заходить за пределы приличия и теперь приходится делать тоже самое. Тамоктукту был очень плохим охотником и потому был скверно снабжен нужными для этого орудиями. Его запасы поэтому скоро истощились. И если у других эскимосов было мало пищи, то у Тамоктукту и его семьи совсем ничего не было. Его жена Поойярлу, славная женщина лет 30, была очень работящая и прилежная и хорошо вела свое хозяйство; но что можно сделать при пустой кладовой! У них было трое детей, самый маленький только что появился на свет, — ей нужно было раздобывать пищу и себе и ребятам. Мы тогда кормили собак то сушеной рыбой, то собачьим салом. Последнее собаки плохо переваривали. Поойярлу это давно заметила. И вот когда собак кормили этой пищей, она ходила за ними и ловила подходящий момент. Это звучит почти невероятно, но когда отбросы подвергались действию мороза, Поойярлу подбирала их и поедала с семьей! Происходили вещи еще более ужасные, не поддающиеся никакому описанию!..
Однажды вечером, после того как начался промысел тюленей, меня пригласили присутствовать при игре на кулауди, это самое любимое праздничное развлечение эскимосов, устраиваемое для того, чтобы снискать расположение высших сил и получить от них хорошую охоту. Мертвая тишина огромной пустыни, блестящий морозный воздух, и все залито светом полной луны, таким ярким, что можно без труда читать. В лагере эскимосов среди многих „иглу“ привлекала к себе светящимися ледяными окнами возвышавшаяся над другими и возведенная ради этого случая праздничная хижина. Хижина внутри выглядела очень хорошо и была великолепно освещена „световыми пилюлями“. Посреди хижины на полу было устроено большое кольцо из снежных глыб. Некоторые из мужчин колонии были уже там и старались, как могли, занять нас. Для вечера они надели самые легкие и самые красивые расшитые одежды из оленьего меха. Некоторые одежды были прямо образцом хорошего вкуса и искусства. Постепенно подошли и другие гости: Анана, Каблока, Оналлер, Алерпа, Ало-Ало и все прочие, не говоря уже о Налунгиях, так как здесь по крайней мере было 10 женщин с этим именем. „Орлица” замыкала ряд по меньшей мере 20 женщин, которые тихо и спокойно уселись на поставленные кругом снежные глыбы. По-правде сказать, ни у одной из них не видно было праздничного настроения; мужчины занимали места около женщин, кому где хотелось, и вскоре и они все были в сборе. В противоположность женщинам, все мужчины были веселы и все время шутили и смеялись, по-видимому они-то и собирались позабавиться.