Однажды изобретательный Лунд поразил меня совершенно новым ружьем. Это был шедевр его изобретательности и совсем не плохо сделанный. Правда, Ристведт немножко помог ему, но это нисколько не умаляет его заслуги. Ружье было действительно раритетом и могло занять место в каком угодно музее. Дулом служил отрезок железной трубы от керосинового бака в машине. В старом складе на острове Бичи Лунд в свое время нашел старый ружейный замок и припрятал его. Удивительно, что на этом замке была метка оружейного мастера Андресена из Тромсё. Каким образом он попал туда,— трудно объяснить. Возможно, что он был занесен туда каким-нибудь шотландским китобоем, которые иногда проникают до Бичи. Теперь им воспользовался Лунд. Приклад был сделан из березы, несколько кусков этого дерева были у нас на судне. Я бы не стал утверждать, что это огнестрельное оружие было особенно красиво! Оно заряжалось с дула. Всем нам было очень интересно посмотреть, как сойдет пробный выстрел. Ружье было вынесено далеко на лед и от курка к судну проведен шнур, так что можно было выстрелить из ружья, оставаясь на судне. Проба оказалась чрезвычайно удачной, и Лунд с гордостью подарил своему другу, Утчьюнейу, ружье с собственной фабрики. Утчьюнейу застрелил из него несколько оленей, однако говорил, что, для того чтобы убить их, ему приходилось довольно близко к ним подходить. Кроме того оно немного "капризничало".
Однажды Сова пришел к нам на судно, веселый и довольный, как всегда. Он мог многое порассказать нам о тюленьей охоте. Эскимосы ловили теперь около 16 тюленей в день и все время проводили в танцах и играх и ели столько тюленьего мяса, сколько в них влезало. Я пригласил его в каюту, и мы — он, Талурнакто и я — сидели и беседовали, как старые друзья. Вдруг Талурнакто сообщил мне, что у Совы сломана ключица. Я осмотрел его и действительно обнаружил, что верхняя часть ключицы у него сломана при падении на ледяную глыбу. При помощи Вика я перевязал перелом и наказал Сове провести в покое две недели. Для наблюдения за ним я предложил ему жить это время у нас на судне, на что он с радостью согласился. Талурнакто радовался обществу своего доброго друга, и оба провели много долгих часов вместе за игрой в шашки. Приближалась уже пасха, и наш кок занялся большими приготовлениями. В чистый четверг приехал мой старый друг Атиклеура с женой и детьми. Мы не виделись с ним целый год. Ружье, которое я ему дал, было у него с собой; оно было почищено и блестело, как заново отполированное, и бережно сохранялось в футляре из оленьей шкуры, сшитом ему женой. Около времени вскрытия льда в прошлом году он отправился в Нетчилли со стариком-отцом, Кагоптиннером и семьей, чтобы провести там лето и первую половину зимы. В прошлом году я заказал ему лососей, и теперь он привез 70 огромных, жирных рыбин, пойманных осенью в Нетчилли. Он подарил мне еще два больших тюка с тюленьим салом, четыре оленьих шкуры и одну медвежью. В обмен я дал ему пилу, топор, нож и 100 патронов. Он сиял. Налунгия получила швейные иголки, наперсток, бусы и спички. Да, бусы. Я привез с собой большой запас бус, также поступил лейтенант Хансен в надежде на крупные сделки. Поэтому мы были очень разочарованы, когда оказалось, что эскимоски ни капельки не интересовались этими украшениями. Здесь нам на помощь пришли деловые таланты Хансена. Эти таланты я обнаружил у него в первый и, кажется, в последний раз. Хансен принялся делать из бус кольца, брошки, ожерелья и пр. И вот в один прекрасный день мы устроили у себя в каюте прием и угостили эскимосов патокой и собачьим салом. Когда настроение поднялось, лейтенант роздал часть своих украшений в подарок, одновременно мы продемонстрировали фотографии гренландских эскимосов, богато украшенных бусами. С этого времени курс бус поднялся и, когда мы покидали Огчьокту, они были в большой цене.
Когда однажды я пришел к эскимосам в гости, то встретил в стоянке юношу оглули, по имени Угпи, принимавшего зимой участие в воровстве из нашей продовольственной палатки. Как уже упоминалось, я строго запретил ворам пребывание в Огчьокту, и поэтому мальчик все время прятался по хижинам. Несчастный случай столкнул его прямо со мной. Я взял его за руку и резко сказал:
— Это ты, воришка? Разве ты не знаешь, что я запретил тебе приходить сюда?
Мальчик не отступил ни на шаг и не изменился в лице, а стоял и смотрел на меня с милой улыбкой. Но несколько пожилых эскимосов подошли и заверили меня, что мальчик сейчас же уберется отсюда. Затем я прошел к Атиклеуре. Вскоре он сам явился в хижину с мальчиком, который оказался его шурином, братом Налунгии. Она очень огорчилась, услышав, что тот должен уходить; было трогательно видеть, как заботливо она укладывала ему в сумку провиант, набивая ее лососиной и другими хорошими вещами. Я понял, что наш авторитет в этой местности совершенно упрочен, и, принимая во внимание, что нам уже недолго оставалось здесь пробыть, сказал Атиклеуре, что юный преступник может оставаться, — если только он, Атиклеура, поручится мне за его честность. Он на это согласился, и все стороны остались довольны. Я лично не очень негодовал на это воровство. Оно было совершено из нужды и голода и не имело бы места при обычных обстоятельствах. Однако, я оставил в силе свое запрещение для взрослых участников преступления, и потому, когда старый Тераиу с семьей появился, чтобы поселиться среди своих друзей, ему сказали, что запрещение не снято, и он сейчас же покинул наши места. Я упоминаю об этом, чтобы показать, какое уважение нам удалось внушить к себе этим людям. И я без хвастовства решаюсь сказать, что этот результат был достигнут без всяких насильственных мер или жестокостей, а исключительно благодаря тому, что мы всегда насаждали справедливость и право.