— Ах, вы! Псы шелудивые! Иуды проклятые! Семя врага рода человеческого! — К тому моменту, когда думный дьяк хоть немного проморгался от непрерывно текущих по его лицу слез, сплюнул из разнесенной на части челюсти десяток выбитых зубов вместе с парой пригоршень собственной крови и начал хоть чего-то соображать, рядом с ним уже вовсю происходило форменной избиение, причем избиение с точки зрения Белослякина небывалое и невозможное. Его телохранители были отлично обученными и снаряженными бойцами, а благодаря многочисленным благословениям, полученным от сотрудников Святейшего Синода, они могли сразиться с угрозой, превышающей их официальный ранг…И теперь обе этих машины разрушения просто не могли вытащить свое оружие или использовать боевую магию.Потому как их били. Сильно, больно, ежесекундно, превращая воинов церкви в настоящее кровавое месиво, лишь каким-то чудом сохраняющее прежнюю человекоподобную форму. — Вы чего удумали, твари смердящие⁈ Чернокнижничать⁈ Не прощу!!!
Валявшийся ранее на скамейке полутруп, к которому и эпитет: «полу» был не слишком-то уместен, ныне стоял во весь свой немалый рост, скребя затылком потолок бани и превращал обоих защитников думного дьяка в настоящее кровавое месиво. Тонкие словно сухие ветки руки Бонифация буквально размазывались в воздухе от скорости, оставляя светящийся след за будто сделанными из чисто света шипастыми кастетами, прикрывающими его пальцы. И оружие это пусть и казалось не слишком-то серьезным, но было вполне себе действенным. Рука Никодима, схватившаяся было за эфес его сабли, после удара в запястье согнулась не в том направлении, куда сгибаться была должна. Вторая верхняя конечность этого бойца уже висела без движения и капала алым, поскольку была сломана в плечевом суставе достаточно сильно, чтобы острый обломок кости изнутри проткнул одежду. В распахнувшемся рту его коллеги, чей нос уже оказался свернут на бок, а оружие валялось отдельно от хозяина, вылившись из скрюченных и разможженых пальцев, заплясали огненные искры, свидетельствуя о готовности выдохнуть пламя, и рот тот был закрыт принудительно, когда чудовищной силы апперкот чуть не вбил нижнюю челюсть в верхнюю, заставив воина церкви подавиться собственными зубами и собственной же магией. Защитные барьеры? Какие еще барьеры! Для чудом вставшего обратно на ноги Бонифация здесь и сейчас никаких барьеров не существовало!
— Мы исполняем поручение Синода! — Кое-как прохрипел Белослякин, силясь вспомнить то ли целительную, то ли боевую магию, но вспоминая почему-то только тексты молитв о пощаде.
— Не слышу! — Рявкнул в ответ Бонифаций, продолжая молотить своими кулаками обоих телохранителей сразу так, словно он всю свою жизнь провел на боксерском ринге, откуда ушел лишь потому, что соперников там ему ну вот совсем не осталось. Пожалуй, оба воина церкви и хотели бы упасть, прикрыв сломанными руками пока еще не настолько избитые части тела, но они просто не успевали это сделать. Их ударами старика в вертикальном положении держало. — Я уже два года как оглох! И ослеп! Спасибо тем английским придуркам, которые запулили свой снаряд прямо в гранатный склад моей роты, подорвав к чертям пятнадцать тонн обычных и магических боеприпасов!!!
Защитники думного дьяка наконец-то рухнули, словно подрубленные деревья, а старый священник развернулся к царедворцу, привычными уверенными движениями рук стряхивая кровь с кастетов. Правда, руки его непрестанно тряслись, практически вибрируя, а суставы щелкали от малейших движений чуть ли не громче винтовочных выстрелов, и подобная активность должна была причинять телу Бонифация нешуточную боль…Но то ли не было её, то ли уже успевший отказаться от еды и воды священник просто не обращал внимания на подобные мелочи.
— Бонифаций! Ты же больше не гренадер! Ты сан принял! Ты — лицо духовное! — Заорал Белослякин при виде грозно надвигающейся на него высокой фигуры, пытаясь уползти…Но за спиной вдруг обнаружилась предательски закрытая дверь. Видимо староста, оставшийся где-то снаружи бани, её захлопнул. — Тебе нельзя меня бить!!!
— Я и не буду, — заверил его высохший едва ли не до состояния мумии старик, чьи глаза были белыми-белыми, ибо зрачок в них практически полностью выцвел. Однако взгляд Бонифация думный дьяк всё равно чувствовал! Он словно обжигал его! — Я буду наставлять тебя на путь истинный и к раскаянию склонять…Как умею, да…
— Ты не можешь! Тебе не по рангу! — Заскулил Белослякин, которого сгребли за шиворот и начали поднимать обратно на ноги. Пинать лежащего Бонифаций считал видимо ниже своего достоинства. Или просто не знал как вылепить из света подобие сапог или хотя бы лаптей для своих босых конечностей.