Печатью чудною отмечен
Лишь тот, кто в самый черный год.
Грядущей гибели навстречу
О вечном торжестве поет.
Кто суетою злободневной
Истоки вод не замутил
И день блаженный и безгневный
За сотни лет предвосхитил.
Он не увидит, угасая,
Ночных пожаров городов.
Струя дождя, струя косая,
Безлюдье сельское садов
Глазам тускнеющим предстанут.
И лишь осенние цветы
Запекшейся коснутся раны,
Как он, смиренны и просты.
«Колеблет сад живое пламя маков…»
Колеблет сад живое пламя маков
И чья-то первая приблизилась весна.
Мир полон снов, и шепотов, и знаков,
Тугим кольцом душа окружена.
Она не спит, но явь проходит мимо.
Ей царства новые открыты и, вчера
Еще ничья, сейчас неудержимо
Она летит в объятия костра.
«Не требуя, такие только просят…»
Не требуя, такие только просят
И, если им отказано, — молчат.
Их тело легкое земля любовно носит,
Как бабушка болезненных внучат.
И смерть их бережно срезает, а не косит,
И только с ними нищий мир богат.
«Чтоб говорить об этом, нужны годы…»
Чтоб говорить об этом, нужны годы
Молчания и подвига, борьбы
С самим собой, затвора и ухода, —
А ты во власти собственной судьбы!
Не ты ведешь, тебя несет стихия,
Тобой играет каждый ветерок.
Что лепеты раскаянья глухие?
Как твой порыв непрочен, неглубок!
Ничтожный окрик… и ответишь гневом,
И не подставишь никогда ланит…
Нет, не таким разносемянным севам
Стать жатвою, что голод утолит!
«Какая странная игра…»
Какая странная игра:
— Кто выдумал игру? —
Обиды шевелить с утра,
Пополдни, ввечеру.
Свои сокровища считать
Скупец не станет так.
Трястись, как над ребенком мать,
Над коркою — бедняк.
Приумножать, года нести
Тот ядовитый груз…
А где-то слово есть «прости»,
Как разрешенье уз.
«Под мелким, медленным дождем…»
Под мелким, медленным дождем,
Продрогнув, очередь стояла
За хлебом. Ночь сменилась днем, —
Толпа росла и не роптала.
О вы, покорные стада
Злым пастырям в овечьей шкуре!
Вы будете молчать, когда
Разрушат ваши города
И, беззащитные, под бурей
Рассеетесь в свой черный час,
Себе пристанища не зная…
Того ли Он хотел для вас,
От крестной муки изнывая!
«И снова в Рим стекутся пилигримы…»
И снова в Рим стекутся пилигримы
К подножию и Павла, и Петра,
И ты придешь туда пешком, с другими,
В последние земные вечера.
В развалинах лежащий вечный город
Прекрасен будет в гибели своей.
Не устрашат ни палачи, ни голод
Из катакомб нахлынувших гостей.
Все потерявшим, все нашедшим людям
Одно виденье очи ослепит.
Не будет храмов… Пастырей не будет…
Но Он придет и стадо укрепит.
«Года с тобой живем на бивуаке…»
Года с тобой живем на бивуаке
Кочевниками у немилых рек.
Барачных стен и голода, и мрака
Нам не избыть — на наш их хватит век.
Да, тяжела ты милостыня! Сухи
Отверженных и гибнущих глаза.
Не жди, что друг к тебе протянет руки,
Что скатится целебная слеза.
И очага не строй — его разрушат,
И родину отнимут навсегда.
Но есть иная родина… Послушай
Плачь Иова сквозь страшные года.
Вот так, как он, в беспамятстве и муке,
Вот так, как он и нам давно пора…
Учись, душа, единственной науке
Освобожденья, мира и добра!
«Все призрачно в мире. Все кончится скоро…»
Юрию Терапиано
Все призрачно в мире. Все кончится скоро
И камня на камне… Не думай! Молчи!
Еще так прекрасны сады и соборы
И братство бродяг на скамейке в ночи;
И осень Парижа… Редеют каштаны
И ржавые листья над Сеной летят.
Под пепельным небом, в дожди и туманы
Чердачные окна поэтов глядят.
Пред ними былое. Для них Женевьева
Выходит на площадь и город шумит;
Старинных органов ликуют напевы
И двери Сорбонны надежны, как щит.
«Все мы как-то доживаем…»
Все мы как-то доживаем
Неизжитый век.
В «дурачки» еще играем,
Суетясь, движенья чаем
Пересохших рек.
Каждый словно занят делом
В уголке своем,
Только «дело»-то — не дело,
И «углы» взамен удела,
Богадельня — дом!
Хорошо б теперь на паперть
Храмов вековых.
Но и храм-то нынче заперт,
И дорог свернулась скатерть,
Что вела до них.
«Еще судьбы своей не знаем…»
Еще судьбы своей не знаем,
Еще для будущего спим,
И книгу дней приоткрываем
С тем нетерпеньем молодым,
Как будто все начать сначала
Еще возможно: подвиг ждет.
Меж дел и будничных, и малых
Наш час торжественный пробьет.