Впрочем, исход всё равно один.
Так что замысливших недоброе в отношении Юрая Бороха ждёт не самая лучшая судьба. Другое дело, что там, где Император полагается на отточенное умение и абсолютную преданность гвардейцев, Юрай Борох вполне способен позаботиться о своей безопасности сам. Года три назад какой-то смельчак сумел убить безликого и под его личиной добраться до личных апартаментов жреца… Покои после той встречи нуждались в серьёзном ремонте, а запах горелой плоти, по слухам, выветривался не менее десяти дней. Личность наглеца сохранялась в тайне… вернее, обгоревшее тело опознать было невозможно, а сам старик если и знал, кто явился по его душу, то предпочитал хранить молчание.
Дилана осторожно подошла к скамье и села, вжавшись спиной в стену. Руки расслаблены, на пухлых губках — преисполненная искреннего сочувствия улыбка, в глазах — сострадание, всё как и положено истинной дочери по вере. «Правда, улыбками Бороха не проведёшь, — мысленно посетовала она, — он сам кого угодно проведёт. И убивать будет с печалью, что ещё один из эмнауровых детей окончил свой бренный путь.»
— Эмнаур мог бы посылать нам испытания с чуть меньшим азартом, — вздохнула она.
— Кто посмеет сказать, что ему известны пути богов? — губы старика чуть шевельнулись, что должно было означать отеческую улыбку. — Но мне кажется, что это, несомненно, истинный знак, понять который несложно. Я предлагал вернуться, но мой голос не был услышан, не так ли, дочь моя?
Она кивнула.
— Гордость…
— Гордыня, — поправил Юрай.
— Да, отец мой, гордыня недостойна душ тех, кто отдал себя служению Эмнауру. Но люди слабы и маскируют слабость понятиями о гордости, чести, предназначении. Так легче оправдывать собственные поступки.
— Меня радует, что ты понимаешь это, Ди… — её чуточку покоробило от подобного обращения, сокращать имя волшебницы позволял себе лишь Император, да и то лишь в наиболее доверительные моменты. — Ты пришла, чтобы сообщить принятое тобой решение?
По спине женщины пробежал холодок.
— А вы сомневались в нём, отец мой?
— Сомнения свойственны молодости, — несмотря на явную усталость, его взгляд, казалось, пронизывал Дилану насквозь. — Старости больше подобает знание, но это твоё решение и я не хотел бы угадывать его. Произнеси то, что сочтешь нужным, а боги даруют мне силу отделить искренность от притворства.
— Боги вечны. Империя вечна, — она многозначительно помолчала. — А люди… люди смертны. Рано или поздно любой окончит свой жизненный путь. Я служу…
— Императору? — подсказал Борох.
— Идее, — возразила она чуточку резко, но сейчас эта резкость была вполне уместна. — Империи и тому пути, который указан ей богом. Не стану скрывать, отец мой, Унгарт не вызывает у меня брезгливости или ненависти, по-своему он неизменно был со мной честен, часто — добр. Только вот доброта — не лучшее качество настоящего лидера. А Империи сейчас нужен человек, умеющий видеть цель… и перешагивать через препятствия.
— Вот как?
Бороху слова Диланы понравились больше, чем если бы она начала рассыпаться в уверениях бесконечной преданности и готовности в любой момент перерезать глотку любому, от Унгарта до собственной матери. Старик неплохо разбирался в людях и понимал, что право на доверие леди Танжери пока что не заработала, но первый шаг сделан. Сейчас она выбирает сторону, за которую придётся сражаться… он был уверен, что правильно угадал ход её мыслей.