— Нет, дело не в этом, — говорит Хантер, подъезжая сзади. — Кейд слышал, что дочь тренера в плохих отношениях с Ником Пеллетье из другой команды. Говорят, он сделал что-то ужасное.
— Что именно? — морщится Броуди. — Да как она вообще может его знать?
Хантер пожимает плечами.
— Черт его знает. Но что бы это ни было, это нехорошо. Просто посмотрите на тренера.
Мы все переводим взгляд на него, наблюдая, как тот хмурится, глядя на блокнот. Даже отсюда видно, что он явно зол.
Я поднимаю взгляд на трибуну, где обычно сидят Эддисон, ее мама и Айла, но замечаю, что там пусто. С тех пор, как видел ее лучшую подругу в кофейне больше недели назад, я больше не пытался увидеть Эддисон. Я не настолько глуп, чтобы саботировать место в команде, продолжая встречаться с дочерью тренера. К тому же, Эддисон тоже, похоже, не пыталась меня найти. И чего я вообще от этих отношений хотел? Я не парень для серьезных отношений, не говоря уже о том, чтобы быть отчимом. Черт, я едва могу позаботиться о себе, не говоря уже о ребенке.
Когда я смотрю на другую команду, взгляд падает на Ника Пеллетье, когда тот с товарищами по команде разминается. Я играл против него в прошлом году. Он хорош, но играет очень грязно. К тому же немного нытик, если мне не изменяет память, потому что когда они играли против нас в прошлом году и проиграли, он практически дулся на льду, будто мы были не в университете, а в детском саду. Тем не менее, в видеозаписях игр, которые изучал, он — главный бомбардир практически в каждом матче. И, как и я, центральный нападающий.
Черт, а что, если он отец Айлы?
Может быть, поэтому Эддисон сегодня не пришла. От этой мысли я злюсь, представляя их вместе. Не сомневаюсь, что он редко видит дочь. В конце концов, Ник играет за Северную Каролину. Довольно далеко от Джорджии. Но потом я вспоминаю, что тренер переехал сюда из Нью-Гемпшира, откуда родом Ник Пеллетье. До того, как тренировать Брукс, отец Эддисон был тренером в старшей школе. Значит, вполне возможно, что Ник — отец ребенка Эддисон.
Черт.
— Харди, — зовет меня тренер.
Катясь к нему, я останавливаюсь, поднимая подбородок.
— Да, тренер?
— Я нечасто прошу об одолжениях, — говорит он. — Но мне действительно, очень нужна эта победа. Ты капитан команды; они слушают тебя. Мы не можем облажаться.
— Да, сэр, — киваю я.
Когда он отпускает меня, я качаю головой в недоумении. Потому что этот ублюдок на самом деле был со мной просто… нормальным. И это уже повод для праздника.
Эддисон
Наконец, после двадцати минут уговоров, я крашу последний ноготок Айле, предупреждая, чтобы она не двигалась, пока те не высохнут. С трехлетним ребенком, который постоянно вертится, быстросохнущий лак для ногтей — это единственный вариант.
— Странно, правда? Не быть там, — мама вздыхает, переключая каналы на телевизоре, старательно избегая каких-либо трансляций сегодняшней хоккейной игры. — Но я рада, что мы не идем. Мне жаль, что твой папа должен быть там.
— Да. И представь, им придется снова пройти через это завтра, — дуя на крошечные розовые ногти Айлы, я стучу по одному, чтобы убедиться, что тот высох.
— Можно я пойду играть, мама? — спрашивает она, выпячивая нижнюю губу. — Это заняло миллион, миллиард лет.
— Девочка, прошло всего три минуты, — говорю я с каменным лицом. — Но да… иди.
Когда она уходит в комнату, я хлопаю маму по колену.
— Мне тоже жаль, что я оставляю папу одного проходить через все это. Но мысль о том, что увижу его… или, что хуже, она увидит… — я понижаю голос. — Я знаю, что она не поймет, что это ее папа, но все равно. Мое сердце разрывается от одной только мысли об этом, по странной причине.
Мама выглядит огорченной.
— Моя душа тоже болит.
Спермодонор Айлы, Ник, играет сегодня в противоположной команде. До того, как родилась Айла, и пока он делал вид, что ее не существует, отец фактически был его тренером. К счастью, он провел последний год обучения в другом месте, и отцу не пришлось смотреть ему в лицо. Дело в том, что Ник — хороший хоккеист. Но как человек? Просто отстой.
Мы с мамой поговорили и решили не ходить на сегодняшнюю игру. Ник уже видел Айлу в публичных местах, до того как мы переехали в Джорджию, но она была младше. Он проходил мимо, с самодовольной улыбкой на лице, не чувствуя ни капли стыда за свои поступки. Как бы я ни старалась не позволять этому влиять, я стала озлобленной. Город, который любила, перестал выглядеть прежним. Деревья как будто стали мертвее. Трава суше. Мостовая более изношенной и потресканной. С тех пор как мы приехали в Джорджию, я стала счастливее и легче. Поэтому сегодня, остаться дома, поесть китайскую еду и провести время с мамой и Айлой — было очевидным решением.