– Тьфу! – плевалась мать, но в душе, конечно, гордилась своим необыкновенным сыном.
В седьмом классе, когда его соклассники и думать не думали о своем будущем, Петр Музей твердо решил поступать на факультет механизации сельскохозяйственного института. Матери свой выбор он объяснил так:
– Дело в том, что механизация сельского хозяйства – белое пятно в технике.
– Отец работал в колхозе! Я всю жизнь коровам в рот лазю (мать была ветфельдшером). И ты хочешь? – кричала расстроенная Мария Николаевна. – И это при твоих способностях! Учись на железнодорожника! (Мария Николаевна очень уважала железнодорожников за их форму и возможность бесплатно передвигаться в любом направлении).
– Ты, мать, если мало смыслишь в этом деле, то лучше помолчи, – отвечал Петр. – В сельском хозяйстве сейчас легче всего защитить диссертацию. Взять хотя бы такую тему: «Использование крутящего момента трактора для разбрасывания удобрений при вспашке, а также принудительного боронования». Она же абсолютно не разработана.
Услышав такие слова от своего четырнадцатилетнего сына, Мария Николаевна испуганно замолкала.
В институте Петр занимался с не меньшим старанием. Еще на втором курсе он взял себе научную тему и тщательно ее разрабатывал. Руководителем у него был Свирько. Никто не сомневался, что после защиты диплома Дмитрий Дмитриевич оставит своего любимого ученика в аспирантуре. Разумеется, не сомневался и сам Петр Музей, ибо абсолютно никаких поводов для сомнений не было. Тема была малоизученной, и отличник успешно поднимал целину.
И вдруг эта глупая история… Какой-то глупый ребус… Надо сегодня же, все выяснить.
Экзамен закончился под вечер. Декан, маленький, быстрый, окатился с крыльца института и побежал на автобусную остановку. Музей немного прозевал, и ему пришлось догонять Свирько.
– Дмитрий Дмитриевич, – забормотал в спину доцента Петр. – Мне надо с вами поговорить… Тут какое-то недоразумение.
Свирько продолжал быстро идти.
– Я ведь все ответил… Вы можете спросить еще раз…
На них оглядывались. Попадались знакомые. Петр отстал. Он немного постоял под деревом, растерянно улыбаясь и пожимая плечами, потом все же пошел на остановку. Доцент стоял чуть в стороне ото всех, смотрел в землю и нервно дрыгал портфелем.
– Дмитрий Дмитриевич, я не могу так… Давайте объяснимся… Я ничего не понимаю…
Свирько поднял взгляд и несколько секунд в упор смотрел на своего ученика, потом отвернулся. Правое его веко подергивалось.
– Я не делал абсолютно ничего плохого… Честное слово.
Свирько не ответил. Подошел автобус. Доцент сел в него. Петр побрел назад. Итак, история отнюдь не прояснилась, даже стала еще запутанней. До этого в глубине души Музей надеялся, что у Свирько это просто дурное настроение и что оно скоро пройдет. Но, оказывается, доцент его за что-то возненавидел. Но за что? Музей припомнил свои поступки за последнее время и не нашел ничего предосудительного. Хотя… Разве что книга… Месяца два назад Петр взял в библиотеке для научных сотрудников редкую книгу и до сих пор не вернул, хотя Петра предупреждали, что книгой часто пользуются. Может быть, Свирько потребовалась эта книга и он, узнав, что ее долго держит Музей, рассердился? Но разве можно из-за какой-то книги так вести себя? Нет, тут что-то другое. Скорее всего его кто-то оклеветал… Приписал ему какой-то мерзкий поступок…
Уже совсем стемнело. Над парком медленно проявлялось чистое звездное неба. Петр посидел на скамейке. Бродили парочки. Далеко, на том конце парка, неуверенно пробовал голос соловей. Пах жасмин. Никогда еще Петр не чувствовал себя так скверно. Надо было идти заниматься, но впервые мысль о формулах и теоремах не казалась ему приятной. Может быть, все-таки книга? От Свирько всего можно ожидать. Человек он очень вспыльчивый. Один раз ему на лекции нахамили, так он запустил в хама тряпкой, которой вытирают доску. Студентам научной библиотекой пользоваться не разрешается. А тут еще он держит два месяца редкую книгу. Свирько она позарез потребовалась, вот он и вспылил. Да, да, однажды он приводил оттуда выдержку. Теперь Музей вспомнил. Может быть, отвезти эту книгу Свирько домой? Даже если дело не в книге, это хороший предлог приехать домой. А дома недоразумения всегда легче решаются.
Петр встал. Это был единственный выход. До завтра ждать слишком долго. Он не сможет сегодня ни заниматься, ни спать. Адрес можно узнать в справочном бюро.
Музей сходил в общежитие, взял книгу и отправился на автобусную остановку.
Свирько жил в самом центре в большом сером доме, который занимал целый квартал. Во дворе возле штабелей из ящиков разгружали грузовик с капустой. Мальчишки протыкали палками листья и размахивали ими, как флагами. Под молоденькими тополями сидели старушки и качали коляски. Музей немного посмотрел, как грузчики в длинных серых халатах, подпоясанных веревками, отчего они сильно напоминали монахов со старых картин, ловко перебрасывали друг другу белые сочные кочаны, и стал подниматься то просторной, пахнущей сложными кухонными запахами лестнице. Перед дверью на третьем этаже с табличкой «Д. Д. Свирько» Петр остановился. Сердце его колотилось.
«Он может сразу же захлопнуть, – подумал отличник. – Надо успеть вставить ногу. Будь что будет… Необходимо сегодня же объясниться… А то свинство какое-то».
За дверью было тихо. Дрожащей рукой Петр нажал кнопку. Раздался близкий сильный звонок. Никакого движения. Второй раз нажать Музей не решился. Он стоял перед дверью, часто дыша, раздумывая, что же делать дальше. Вдруг послышались быстрые шаги. Щелкнул замок. Дверь приоткрылась. Музей торопливо вставил ногу. Но вместо усатой физиономии худого Тараса Бульбы показалась растрепанная женская головка.
– Петя? – воскликнула головка удивленно. – Какими судьбами?
Это была неожиданность. Петр думал, что Рита на репетиции. Возвращаясь поздно из читального зала, он каждый вечер слышал ее голос, разносящийся по гулким темным коридорам: «Ля-си-бе-моль». Или что-то в этом духе. Музей не интересовался музыкой, но слышал, что Рита поет на концертах художественной самодеятельности. Если бы Петр знал, что Рита дома, он бы ни за что не приехал.
– Дмитрий Дмитриевич дома? – спросил Петр, краснея.
– Проходи, проходи. Я сейчас…
Рита запахнула на груди халатик и умчалась, оставив Музея одного в прихожей. Маленький коридорчик был весь загроможден удочками, сетями, раколовками, словно комната из сказки, затканная огромным пауком. На самом видном месте висели большие болотные сапоги в засохшей грязи и в траве. Из кухни, стуча ногтями, вышла поджарая, с длинными ушами собака и, склонив голову набок, принялась рассматривать Музея.
– Шарик, цы-цы, – сказал Петр, обрадовавшись возможности держать себя непринужденно. Но собака презрительно отвернулась и ушла снова на кухню. Музей опять остался в одиночестве.
– Он на рыбалке. Только что ушел, – Рита уже успела переодеться и сделать себе прическу. На ней была узкая синяя юбка и белая кофточка. Волосы собраны на затылке узлом. – У них там какие-то дурацкие соревнования. Кто больше пескарей наловит. Ты не увлекаешься? Да, забыла. Ты ничем, кроме науки, не интересуешься. Что же ты стоишь? Снимай туфли! На тапки!
Музей смущенно снял свои туфли и сунул ноги в брошенные ему коричневые маленькие тапки. Очевидно, это были тапки Свирько. «Неловко как-то получается, – подумал Петр. – Пришел, надел его тапки…»