Каждый дюйм меня дрожит от безжалостных волн ужаса, захлестывающих меня.
— Мне нужны полиэтиленовые пакеты, — говорит страшный человек, стоящий рядом с дедушкой.
— Сделаем, босс. — Один из мужчин быстро покидает гостиную.
Зачем? Они собираются задушить нас? Иисус.
Я оглядываюсь по сторонам, и насчитываю одиннадцать человек. Не видно никого из наших охранников.
Я смотрю на дядю Рикко и замечаю пятна крови на его одежде. Цвет его лица мертвенно-бледный.
Нет.
Человек, который говорил больше всех, медленно идет к дяде Рикко. Я отчаянно качаю головой, когда он достает массивный нож, пристегнутый к ноге.
— Смею предположить, что Рикко не только твой племянник, но и твоя правая рука, верно? — он растягивает слова, как будто ему скучно.
— Это между нами, — говорит мой дедушка, его голос сердито рокочет.
Мужчина хватает дядю Рикко за челюсть и прижимает сверкающее лезвие к его горлу.
О, Боже. Нет!
Эмоция, не похожая ни на что, что я когда-либо испытывала прежде, гасит весь свет в моей жизни, когда я в абсолютном ужасе смотрю, как жестоко перерезают горло моему дяде.
Воспоминания о том, как дядя Рикко обнимал меня на похоронах отца; как купил мне подарок, чтобы я улыбнулась; как рассказал мне анекдот, чтобы мне рассмешить, – все они отливают кровью от моего лица, когда я смотрю, как его собственная кровь вытекает из шеи.
Из меня вырывается крик, и я начинаю бороться изо всех сил.
— Пошел ты! — Дедушка рычит.
Мой полный ужаса взгляд мечется между дядей Рикко, который истекает кровью, и дедушкой, когда другой мужчина пинает его. Когда дедушка падает на живот, мужчина наступает ему на спину, чтобы не дать ему подняться.
— Пошел ты. Я убью тебя, блять, — рычит дедушка, его лицо красное от ярости.
Дядя Рикко издает тошнотворные звуки, когда пытается дышать, его кровь пропитывает его торс и пачкает ковер.
Нет.
Нет.
Нет.
Мое тело, лишенное жизни, обмякло в руках похитителя, а глаза все еще прикованы к умирающему дяде.
Я не осознаю, что плачу, пока язык похитителя не проводит по моей щеке, ловя слезинку. Его голос не обещает мне ничего хорошего, когда он насмехается:
— Я собираюсь насладиться ею.
Невыносимое опустошение и грубая безнадежность проникают глубоко в мои кости, отчего тело становится вдвое тяжелее.
— Пожалуйста, — умоляет дедушка. — Она ребенок, ей всего семнадцать.
Всю свою жизнь я была под защитой.
У меня было всего два парня. Дальше всего я продвинулась на второй базе1. Мы даже друг друга не касались без одежды. Я бы, наверное, отдала Мэтту свою девственность, если бы он не изменил мне с Кейли. Дядя Рикко проводил ночь за ночью, обнимая меня, пока я плакала о своем разбитом сердце.
Всегда были утешающие руки, чтобы обнять меня.
Мне никогда не приходилось бороться за что-либо.
Я никогда не подвергалась насилию.
Я никогда не видела смерть.
До сегодняшнего дня.
Мужчина, держащий меня, начинает двигаться, таща меня туда, где раньше была входная дверь. Теперь это всего лишь дыра в стене, повсюду валяются обломки.
— Я могу подождать, пока ей не исполнится восемнадцать. Понаблюдать, как она расцветет, как маленькая роза, прежде чем сделать ее своей шлюхой.
Боже. Нет.
Мой ужас резко усиливается, и я борюсь с его хваткой, отчаянно крича:
— Nonno2! — Дедушка – моя единственная надежда.
— Пожалуйста, — плачет дедушка. — Она просто гребаный ребенок!
Мой похититель тащит меня через обломки в ночь, которая начинает опускаться на особняк. Подошвы моих ног саднят от впивающихся в них обломков, когда я вынуждена идти.
— Nonno! — Я кричу, пинаю и бью изо всех сил, что у меня есть.
— Господи, мать твою, — огрызается мой похититель прямо перед тем, как мои ноги отрываются от пола, и меня перекидывают через его плечо, как мешок с картошкой.
Мои руки шлепаются о его мускулистую спину, но я не могу ударить ногой, потому что его рука прижимает мои бедра к нему. Мои глаза то и дело натыкаются на тела, кровь, оружие, и все это заставляет меня извиваться и биться еще сильнее.
Я слышу, как открывается дверь машины, и мое тело отлетает назад, когда меня бросают на заднее сиденье. Рука похитителя обхватывает мой затылок, как будто пытаясь убедиться, что я не ударюсь, что странно, потому что ясно, что он планирует убить меня после того, как закончит насиловать.
С расширенными глазами и страхом, превышающим все мои возможности, я смотрю на него, пока он прижимается ко мне.