Но Алиенора была так потрясена произошедшими с мужем переменами, что ей не хватило духа осуждать его.
– И кто заговорил первым? – спросила она.
– Я. Произнес добрые слова. Предлагал возродить нашу прежнюю любовь друг к другу и начисто забыть о ненависти. – Голос Генриха от чувств сорвался. – Я признал, что был не прав, не подчинившись запрету Церкви на коронацию, и просил его вернуться с миром в Кентербери и заново короновать Молодого Генриха. На сей раз вместе с Маргаритой. И он согласился.
– Он был настроен мирно? – спросила Алиенора. – Он тоже приехал на встречу с намерением восстановить дружбу?
– Да, я так думаю, – ответил Генрих. – Хотя никто из нас не упоминал о Кларендонских конституциях. Нам придется еще уладить этот вопрос, а до того времени я воздержался обмениваться с Томасом поцелуем мира. Хотя и обещал сделать это по возвращении в Англию. Только я не сказал, когда это случится. – Он посмотрел на жену с прежним своим озорным выражением.
– Значит, ты дал ему разрешение вернуться в Кентербери?
– Да, но я не успел подготовиться. Эта чертова лихорадка свалила меня.
Стоя рядом с мужем на коленях, Алиенора вспоминала, как дурные новости поступали к ней одна за другой: о том, что он заболел и жизнь его под угрозой, что он составил завещание. Вспоминала она и о том долгом страшном дне, который провела, поверив ложному сообщению о его смерти. Дрожь пробрала Алиенору при этих воспоминаниях. Близость смерти оказала серьезное действие на Генриха: именно он настоял на этом паломничестве, пожелав возблагодарить Господа за выздоровление, и на том, чтобы она сопровождала его. Неужели он раскаялся в своей беспутной жизни? Оставалась ли Розамунда все еще его любовницей? Задать эти вопросы Алиенора не решалась.
Они вознесли благодарственные молитвы и, выйдя с облегчением на свет божий, начали долгий спуск в долину, где их ждали лошади. Потом Генрих поехал вместе с Алиенорой через Аквитанию на север и в Пуатье помог ей наверстать государственные дела, отсроченные на время ее отсутствия. Тогда-то он и сказал жене, что разорвал обручение их дочери Алиеноры с сыном императора Фридриха Барбароссы.
– Император больше мне не друг, – объяснил он. – Мне будет гораздо выгоднее распространить влияние на юг от Пиренеев, выдав Алиенору за короля Альфонсо Кастильского. В качестве приданого она получит Гасконь. Да, я знаю, что Гасконь принадлежит тебе, – поспешно добавил Генрих, увидев выражение жены. – Она получит Гасконь только после твоей смерти.
– Ладно, – согласилась Алиенора. – Для Алиеноры это будет хорошая пара.
Королю пора было уезжать в Нормандию.
– Я обеспечу Бекету безопасное возвращение в Англию, – сообщил он. – Дам знать Молодому Генриху, что это санкционировано мною. Потом я еще раз встречусь с Бекетом перед его отъездом и постараюсь избежать разговора о Кларендонских конституциях!
– Да поможет тебе Господь, милорд, – формально отозвалась Алиенора. На самом деле она провожала его с грустью.
– И тебе, миледи, – ответил муж и посмотрел на нее, но выражение ее глаз оставалось непроницаемым.
Глава 40
Шомон-сюр-Луар, 1170 год
Когда архиепископ, дрожа от ноябрьского холода, вошел в большой зал замка Шомон, король поднялся на ноги и, подойдя к нему, тепло обнял. Некоторое время они смотрели в глаза друг другу.
– Добро пожаловать, мой друг, – сказал Генрих.
У Томаса было встревоженное лицо.
– Милорд, мне страшно, – признался он.
– Тебе нечего бояться, – заверил его Генрих. – Для твоего возвращения все готово.
– Я не об этом, – тихо сказал Бекет. – Мой разум говорит мне, что я больше никогда не увижу вас в этой жизни.
Генрих насторожился. О чем говорит этот человек? Гнев Генриха поднялся, как желчь.
– Я же сказал тебе, Томас, что подготовил для тебя безопасный проезд. Ты за кого меня принимаешь? Хочешь сказать, что я не держу слова? Неужели ты думаешь, что я замыслил все это, чтобы покончить с тобой, и теперь отправляю тебя на смерть?
– Упаси Господь, милорд! – воскликнул Бекет. – Ничего подобного у меня и в мыслях не было. Просто это предчувствие какого-то зла.
Но Генриха не смягчил такой ответ.
– Тогда выкини это из головы! – отрезал он. – Мы встретимся в Англии – можешь не сомневаться.
– Надеюсь, милорд, – сказал Бекет. – Прощайте.
Генрих в ответ только сверкнул глазами, глядя вслед уходящему Бекету, монаху, волочившему свой епископский посох.
Глава 41
Бюр, 1170 год
Генрих пригласил Алиенору провести вместе Рождество в его охотничьем доме в Бюре в Нормандии. В день Рождества королева сидела с королем за столом на возвышении, великолепная в своем отороченном мехом блио и длинной мантии из алой дамастной ткани. Большинство их детей тоже были здесь, как то и полагалось, чуть дальше за столом. Рядом с Алиенорой сидел Ричард, потом Жоффруа и Констанция, чинная Иоанна и даже озорной, с копной рыжих волос Иоанн, теперь уже четырехлетний. Его по такому случаю привезли из Фонтевро. Юную Алиенору, как это ни печально, пришлось оставить на попечении монахинь: она страдала от зимней лихорадки и была не готова к поездке. Отсутствовал, конечно, и Молодой Король: он находился в Англии и впервые принимал на Рождество двор в Винчестере.