— Да, Николь, — кивнула я, — ты обязательно добьешься успеха.
Я не могла ни есть, ни спать. Я все прокручивала в голове план побега. Я вновь обрету свободу! Я больше не буду жить в постоянном страхе! Чудесное избавление было предложено мне так неожиданно, что мне трудно было осознать происходящее. Я вновь стану хозяйкой собственной судьбы, вновь смогу принимать решения… Я перестану быть рабыней, не буду зависеть от прихотей могущественного хозяина, имеющего право в любой момент потребовать, чтобы меня привели к нему для удовлетворения его потребностей.
Я подумала о Саймоне. Как он? Когда я освобожусь, то расскажу о том, что с ним произошло. Его необходимо спасти. Людей нельзя продавать в рабство. Рабство запрещено. В цивилизованном мире ему не должно быть места. Ой… я забыла… Саймон не хочет, чтобы его находили. Он скрывается. Возможно, он раб в садах паши, но, по крайней мере, его не судят за преступление, которого он не совершал.
А где же Лукас? Какова его участь?
Однако я не должна думать ни о чем, кроме побега. Я должна помнить, что именно об этом я так долго молилась, к этому я страстно стремилась, и вот наконец-то это случится. Каким-то чудесным образом я обрела могущественных друзей, которые могут и хотят мне помочь.
Побег неизбежно сопряжен с опасностями, иначе и быть не может, но я не позволю себе думать о возможной неудаче. Когда настанет решающий момент, я буду готова.
Наконец настал день побега.
После ранения у Николь все время была собственная комната, где она сначала лечилась, а потом восстанавливала силы. В эту комнату тайком доставили одежду, которую мне предстояло надеть. Ее принес старший евнух, когда заходил проведать Николь.
Одевшись, я превратилась в арабскую женщину. Никто не узнал бы во мне сейчас Розетту Крэнли. Я была несколько выше большинства местных женщин, но ведь не все они низкорослые.
Вошел старший евнух. Я его уже ждала.
— Мы должны быть очень осторожны, — сказал он. — Иди за мной.
Я попрощалась с Николь и вышла из комнаты. Нигде никого не было. Старший евнух распорядился, чтобы все оставались в спальне и не подглядывали. Никто не должен был наблюдать за отъездом опозоренной Фатимы.
Все оказалось гораздо проще, чем я думала. Мы вместе подошли к воротам. Я опустила голову, имитируя раскаяние и сожаление.
Стражник отворил ворота, и мы вышли на улицу. Впереди шел старший евнух, я следовала за ним, отстав на два шага. Нас уже ожидал экипаж. Старший евнух втолкнул меня внутрь и сам торопливо уселся рядом. Возница тут же хлестнул лошадей, и мы тронулись в путь.
Выехав на широкую улицу, мы некоторое время ехали по ней. Затем экипаж остановился.
Я насторожилась. Не может быть, чтобы мне предложили здесь выйти. Владения паши совсем рядом. Я была так растеряна, что мои мысли путались, душу терзала тревога.
Старший евнух вышел из экипажа, и одновременно с этим возница спрыгнул на землю. Старший евнух занял его место, а возница забрался в экипаж.
Мне опять показалось, что я сплю.
— Саймон, — прошептала я.
Он обнял меня, и мы прильнули друг к другу.
В эти мгновения мне казалось, что я проснулась и обнаружила, что мне снился долгий и кошмарный сон. Я освободилась от угнетавших меня страхов, а рядом со мной был Саймон.
— И ты… тоже! — услышала я собственный голос.
— Ах, Розетта, — прошептал он. — Нам надо благодарить судьбу.
— Когда?.. Как?.. — начала я.
— Поговорим позже, — ответил он. — А пока… этого достаточно.
— Куда он нас везет?
— Увидим. Он дает нам шанс.
Больше мы не говорили. Мы просто сидели, крепко держась за руки, как будто опасались, что нас опять попытаются разлучить.
Еще не стемнело, и глядя в окно, я замечала ориентиры, на которые обратила внимание, когда нас везли к паше. Я увидела замок Семи Башен, мечети, полуразрушенные деревянные домишки.
Я с облегчением вздохнула, когда мы переехали мост, который, как я знала, соединял турецкую и христианскую части города. Мы оказались на северном берегу Золотого Рога.
Еще некоторое время мы продолжали свое путешествие, а потом экипаж резко остановился, и старший евнух спрыгнул на землю. Он подал нам знак выходить. Мы вышли, и он поднял руку в прощальном жесте, одновременно давая понять, что он свои обязательства выполнил и теперь мы предоставлены сами себе.