— Не бойся. Не бойся, маленькая. Ты никогда не останешься одна. Мы будем рядом, я всегда буду рядом. Ты больше не переживешь всей этой боли.
О, да.
Моя самая дикая, самая волшебная мечта сбылась, — Кирилл ласкал меня, впервые относясь не как к малолетке, сестре его друга, а как к девушке.
Но…
Если бы все это случилось не так!
Не так!
А его руки уже заскользили к футболке, задирая ее.
Поцелуи становились другими, — более жаркими, требовательными, жадными.
И все мое естество откликнулось ему навстречу.
Я впилась в него руками, уже затихая, позволяя себя ласкать, целовать, отдаваясь этому нежданному шквалу чувств с его стороны, о которых даже не подозревала. Подставила ему себя, как подставляют лицо теплым дождевым каплям, чувствуя, как потихоньку начинаю оживать, как начинает снова биться сердце. Да, пусть это еще не счастье, но, по крайней мере, кусочек жизни, в которой мне захотелось быть, к которой захотелось потянуться…
— Я должна проверить, как там Игорь, — шепчу, чувствуя, как срывается голос.
— Конечно, малышка, проверь, — он гладит меня по волосам и все мои тревоги понемногу отступают.
В комнате Игоря меня встретил раскатистый храп.
И сразу отлегло, — похоже, брат действительно всего лишь пьян, а кровь на его лице и одежде, — просто ерунда. Даже трогать его сейчас не стану, чтобы разделся и отмылся, — пусть отоспится, выскажу ему потом все завтра.
На цыпочках, почему-то крадучись, вернулась в свою комнату.
— Кирилл? — в ней было темно.
Или он с самого начала погасил свет?
Я даже не заметила, не сообразила.
— Тебе, наверное, пора… — выдохнула, не различая его в темноте, только чувствуя дурманящий запах его тела. Голова пошла кругом, — и будто последние дни стерлись, как будто я вернулась в те времена, когда все было так замечательно и предел моих мечтаний был в том, чтобы Кир меня поцеловал…
— Иди ко мне, — жадные руки обхватили меня, прижав к твердой, раскалено-горячей груди.
Видимо, он поднялся, пока меня не было и теперь дожидался у самой двери.
Хотел уйти? Собирался? Но почему тогда снял рубашку?
— Вера, — его голос, — вот такой, — странный, непривычный, как будто проглатывает меня вместе с именем, опалил кожу за ухом, от чего внутри меня рассыпались тысячи мурашек, а ноги подогнулись сами собой, не в силах больше меня удерживать.
Крепкие руки развернули меня к нему лицом, заставляя упереться прямо в грудь.
Он дрожит? От того, что я рядом, что я — так близко?
Именно я? Малолетка, всего лишь сестра лучшего друга, на которую он никогда не обращал внимания?
— Детка, — снова обжег меня его голос, прожигая, кажется, до самых внутренностей, а голова закружилась, все вокруг поплыло в темноте…
Кажется, я ухватилась за его плечи руками, чувствуя, как проваливаюсь в какую-то странную, лихорадочную слабость.
Но крепкие руки уже подхватили меня, и, все так же прижимая к своей груди, он аккуратно понес меня через комнату, мягко опустив на кровать.
— Не хочу уходить, — шептал он мне в кожу, целуя, — легко, как прикосновение перышка птицы, скользили по мне его губы, — везде. По шее, по плечам, опускаясь к груди. Руки так же заметались по всему телу, вызывая все новую и новую — странную, нетерпеливую, будоражащую дрожь.
— Остаться хочу, с тобой, — я задыхалась, воздух вокруг будто стал раскаленным, — жадно глотала его и никак не могла надышаться.
— На всю ночь…
Внизу живота разлилось странное тепло, набухая, как будто скручиваясь в тугой узел, готовый вот-вот взорваться, а по телу снова расползлась безумная слабость, — что-то вроде невесомости, без тяжести, наоборот, с такой легкостью, что казалось, я сейчас запросто способна взлететь над кроватью, поднявшись до потолка.
Ничего не соображала, — перед глазами — один туман и лихорадочные, все ускоряющиеся движения его рук, — спина, ягодицы, бедра, — и снова наверх, к груди, к шее, к моим губам.
Будто безумие, — мои руки тоже заскользили по его телу, — по крепким мышцам, по венам, оплетающим его руки, к животу…
— Какая же ты… Страстная, — выдохнул жаром Кирилл, кусая мочку уха, — и я дернулась бедрами вперед, наталкиваясь на его бедра, на каменную твердость между его ногами.
— Да, детка, да… — его голос начал срываться на хрип и резким, оглушающим звуком дернулась молния на его джинсах. — Сейчас…
Но этот звук отрезвил меня, моментально отрезвив, будто ледяной водой окатили, вырывая из безумия этой странной горячечной лихорадки.