Юлия возвращалась в Россию несколько раз: в 1839 году, когда получала наследство дедушки Литты, потом в начале 1840-х годов, когда вдруг задумала воссоединиться с мужем, который и сам был не прочь продолжить столь нелепо прерванный брак — обворожительная Юлия, как и в молодости, сияла красотой. Но затея с восстановлением супружества провалилась — этому воспрепятствовала судьба: в 1842 году граф Самойлов внезапно умер. В те дни Юлия писала, что «в Петербурге никто не поверит, как мне грустно». И правильно делали, что не верили! Современник видел, как Юлия Павловна, наплакавшись, катала вокруг стола на шлейфе своего траурного платья детишек приятелей и громко хохотала вместе с ними... Как раз в начале 1840-х годов в Петербурге Брюллов пишет свой знаменитый «Парадный портрет графини Юлии Павловны Самойловой с приемной дочерью Амацилией Пачини» — один из своих шедевров, в которых он с любовью, вспыхнувшей как и в Италии, прежде, воспел ослепительную, теплую красоту Юлии. Она застигнута художником в тот момент, когда вместе с девочкой поспешно покидает пышущую жаром, светом и музыкой бальную залу. Картина осталась неоконченной — Юлия, так же поспешно, как и на картине, покинула Петербург.
Климат Севера стал опять вреден ей, и Юлия Павловна вновь укатила в Италию. Там она поселилась в Милане, где у нее был роскошный дворец, прекрасно обставленный редкостной мебелью и произведениями искусства. Там была великолепная коллекция картин, посмотреть которую приезжали все знаменитости, попадавшие в Милан, особенно соплеменники графини. Не менее богатая коллекция была и в ее доме под Парижем. Великолепна была и ее загородная, на озере Комо, вилла «Юлия». И в Милане, и на вилле в салоне прекрасной русской графини собирались литераторы, художники, поэты, дипломаты. И тут звучала божественная музыка — не забудем, что это было время невиданного расцвета итальянской оперы. Ручку русской графини, изящнейшей ценительницы искусства, со страстью целовали такие гении, как Доницетти, Беллини, Россини, Верди. Еще бы: она была не просто ценительницей искусства, но и щедрой меценаткой — финансировала постановки опер в Ла Скала. Но она сделала иной выбор: войдя в скромный провинциальный театр, Юлия вышла оттуда простой госпожой Пери — так звали тенора, вскружившего голову графине...
В Петербурге, получив известие о скоропалительном браке графини Самойловой, изумились. Модест Корф писал по этому поводу: «Графиня Самойлова, пользовавшаяся большой, но не совсем лестной репутацией, по смерти первого мужа, вышла вторично за иностранца, что лишило ее русского подданства (а также графского титула. — Е. А.) и заставило продать недвижимые имения, в том числе Графскую Славянку». Вот тогда-то имение и купил император Николай.
Недолгим был и этот последний роман Юлии — ее обожаемый тенор, которого она пристроила в Ла Скала, в 1846 году умер от чахотки. Вдова похоронила его в Париже, на кладбище Пер-Лашез. Скорбела она и о «любимом, незабвенном Бришке», умершем в 1852 году вдали от нее.
Потеря графского титула угнетала аристократку, и в 1863 году она фактически купила новый (уже французский) титул у обнищавшего пожилого графа де Морнэ. Это был подлинно фиктивный брак — молодожены из-под венца разъехались в разные стороны: Юлия с графским титулом — в одну, а новоявленный муж с богатствами своей супруги (таковы были его условия) — в другую. Но обедневшая Юлия не унывала. На ее столе стояли два портрета: на одном был изображен Самойлов, на другом — Пери, и Юлия не могла решить, кто же из них красивее. Она умерла в 1875 году и лежит в склепе рядом со своим обожаемым тенором из неведомого итальянского городка.