— Это по той причине, что вы искажены. Поэтому не бессмертны. А если бы вы вели образ жизни, угодный Эру, а не тот разврат, что у вас творится... — начал было альв, но наткнувшись на раздраженный вид Ксанис, готовой взорваться гневной тирадой, остановился. Спорить на тему религии точно не входило в его планы. Потому что до чего-то дельного договориться им не удастся, а вот вывести илитиири из себя — вполне. Трандуил уже видел эту женщину в гневе и повторять опыт совершенно не имел желания.
— Что же касается деликатесов, мне все равно, госпожа. Я привык к простой еде. Можешь кормить меня одним хлебом с водой, — он решил проявить покорность и загладить окончательно едва не начавшуюся бурю.
— И на что ты будешь похож через месяц с таким питанием? На мешок с костями? А по поводу вашего Эру... Странный он. И слабый. Да и какой смысл жить вечность? Вот сколько тебе? А что ты за это время видел и чего добился?
— Мне несколько тысяч лет. Я видел Дориат, королевство Элу Тингола, видел его падение, видел гавани Сириона, видел, как в море исчезла половина Белерианда и взлет и падение новых королевств, — начал рассказывать Трандуил, почувствовав укол гордости. — Мой отец перешёл через горы, и эльфы, что жили в лесах, где ты поймала меня, пригласили его царствовать. Затем он погиб, а его сменил я. И поддерживал спокойствие своих лесов... Пусть иногда и в ущерб развитию.
Ксанис подавилась конфетой. Ей еле удалось сдержать лицо и не опозориться перед альвом.
Трандуил мягко рассмеялся.
— Некоторые из нас живут и долее. Вот почему я так хочу вернуться. Тут мне долго не протянуть. Рано или поздно я угасну.
Он постарался продемонстрировать измученное выражение лица, но вышло откровенно слабо. Более того, Трандуил поймал себя на странной в его положении мысли, что существование в вечной полутьме, в мире, где правят женщины, где они так жестоки, уже не казалось похожим на кошмар.
— Угаснешь? Это теперь называется так? — улыбнулась Ксанис, все ещё переваривая информацию о возрасте альва. — Ты уже прожил столько, что и умирать не страшно. Хотя я не понимаю, как за все это время у тебя только один сын. Или были ещё дети, но они погибли?
— Нет, только он. Хоть я и не знаю его судьбы, но надеюсь, что он выживет и продолжит мой род. Мы сходимся большей частью лишь для продолжения рода. Хотя ты права, я всегда печалился из-за того, что боги наделили меня лишь одним наследником, — он вздохнул. — Жена так быстро покинула меня...
— Не понимаю, почему нельзя было найти другую. Тем более, что ты хотел ещё детей. Квалфрина, отца моих сестры и брата, снова взяли в мужья, и у его новой супруги ещё трое детей от него. Я не понимаю, в чем проблема! Что такого в том, чтобы жениться ещё раз?
— Но ведь тогда мы не увидимся перерожденными и вернувшимися! Это измена, это как предательство, — помрачнел он. — И потом, мы живем вечно, нам не нужно большого количества эльфят.
Строго говоря, Ксанис была права: лесные эльфы были малочисленным и вымирающим племенем. Особенно запрет на размножение во время войн и бедствий...
— Бред, какой бред! Какое предательство? Она уже мертва. Как можно изменить покойнику? — Ксанис откровенно недоумевала. — И все равно, почему только один? Детей же при желании можно каждые года два рожать. Или твоя жена умерла, не прожив с тобой и двух зим?
— Но ведь мы встретимся после смерти в чертогах Намо, а потом вернемся перерожденными и увидимся снова, — возразил он. — По крайней мере, так говорят мудрые.
А еще Трандуил к своему ужасу понял, что не помнит, когда умерла его жена: за столькими сотнями лет это скрылось. Кажется, Леголас был довольно молод, но младенцем не был... Или нет?
— Ну встретитесь, и в чем проблема? Что такого, что при жизни было несколько супругов? — логика Трандуила была странной и непонятной. И если про встретиться в посмертии ещё как-то укладывалось в голове, то слова про возвращение обратно Ксанис вообще не поняла.
— Это ваши девы заводят по несколько мужей, для нас это дико, — попытался объяснить он. — Думаю, она сочла бы это изменой. Мы любим один раз, как бы тяжело это ни было.
— Как можно любить веками того, кто давно умер? Ты хоть помнишь, как она выглядит? — злилась Ксанис. Упрямство альва и его преданность жене, от которой и костей не осталось, больно резало по ее самолюбию.
— В моем лесу стояла ее статуя, — сказал он. — Не злись. Так у нас принято, я не могу отказаться от прошлого.