Он выиграл как минимум несколько часов, сумев незаметно сбежать из столицы. Если Виллани занят подготовкой к осаде Фиора, то вполне возможно, что солдаты все еще пытаются найти Мукуро в городе. Хотя слишком надеяться на это все же не стоило: среди многочисленной стражи наверняка должно быть хоть немного здравомыслящих людей.
Мукуро вздохнул, невольно сжимая кулак.
Рискуя нарваться на солдат, он полдня потратил на то, чтобы найти Бьякурана. Джессо, конечно, вряд ли ждал бы его — все же возможность побега была совсем крохотной, но на всякий случай Мукуро прошелся по окрестностям, прячась в кустах и за заборами чужих домов.
Если бы они были вместе, было бы намного легче. Раньше он в полной мере этого не осознавал, принимая его отношение как должное, но сейчас… ему не хватало, действительно не хватало. Непринужденного общения, беззлобных насмешек, бесконечного оптимизма. Поддержки. Просто дружеского присутствия рядом.
Но Бьякурану поддержка в данный момент понадобилась бы куда больше. Очевидно, что Бельфегор или Виллани, или они оба, опасаются, что тот начнет против них игру, а карты в его руках были козырные. Если, владея такой опасной и серьезной информацией, переманить на свою сторону хоть один завалященький орден сопротивления — игра выиграна наполовину сразу. Конечно, Бьякурану не поверили бы, будь он идиотом, пытающимся собственноручно развязать бунт — аристократу, даже бывшему, ни за что не поверят, а вот повстанцам… повстанцам поверят даже самые скептично настроенные люди.
Первым порывом Мукуро, когда он узнал о надвигающемся на Фиор войске, было сразу желание помчаться туда и помочь всеми силами, но, с трудом успокоив себя, понял, что Бьякуран сунется туда в последнюю очередь. Действия новоиспеченного короля и его верного вассала настораживали и сбивали с толку: Бьякуран был объявлен изменником королевства, Фиора в любом случае он бы лишился, какой смысл отправлять для захвата целую армию? Да и какой болван вернется в место, которое во всеуслышание объявили засадой?
Бьякуран не был дураком и он не любил свое графство, но искренне любил свой замок и своих людей. Точнее, своих стражников. Стража тоже души в нем не чаяла, и это несмотря на то, что прислуга Джессо ненавидела всем сердцем, да и он платил им той же монетой. Если он и мог вернуться в место, готовящееся стать его могилой, то лишь ради них.
Вдруг раздался громкий хлопок, и рядом с Мукуро, прямо к его ногам, упал грузный старик с намечавшейся на макушке лысиной. Он предпринял слабую попытку подняться, оперся на руки, кряхтя, упал и засопел, ткнувшись носом в пол.
— Куда лучше моего замка, — отметил Мукуро, брезгливо отодвигая носком обуви храпящее тело, которое источало невероятное благоухание.
—…Кея! — услышал он совершенно неожиданно и вскинул голову, оглядываясь.
Кто? Кто-то позвал Хибари? Он, что, здесь?
Мукуро поднялся на ноги и с замиранием сердца выглянул в зал, битком набитый разномастными людьми. Среди всего этого столпотворения выделить одного-единственного человека было просто невозможно.
Если бы Хибари находился здесь, то мгновенно собрал бы вокруг себя кучу народу: внешность у него была запоминающаяся, да и известность его шла впереди планеты всей, так что Мукуро разглядывал лишь тех, кто прятал лицо: за капюшонами, платками, повязками и шляпами, но не находил его.
-…и потом он врезал ему по горлу — вот так, — с ажиотажем рассказывал один из неплохо одетых мужчин, занявших целый стол. Он рубанул себя ребром ладони по шее и скривил лицо, изображая мертвеца. — Я говорю: этот Хибари Кея просто зверь! Мне казалось, что он раздерет его одними зубами!
Мукуро захотелось самому вцепиться ему в горло и не отпускать его, пока он не захлебнется кровью.
Разочарование, накатившее после осознания того, что Хибари в этом месте даже близко не пахнет, подействовало настолько ошеломляюще, что наступила неожиданная, но долгожданная апатия.
Он сел в свой угол и, прислонившись боком к стенке холодного камина, закрыл глаза, желая просто провалиться в сон.
***
Бьякуран с детства был окружен роскошью. Он не знал недостатка в деньгах, в обществе, во влиянии, но почему-то все равно чувствовал… неудовлетворение. Он искренне веселился на балах, с удовольствием флиртовал с юными и не очень леди, поддерживал политические разговоры в мужском обществе, но порой, когда не мог уснуть ночью или на мгновение оставался в одиночестве посреди разряженных лордов, испытывал некое… неудовлетворение. Такое странное ощущение, словно ты устал, но не физически, а скорее морально. Тебе нравится то, чем ты занимаешься, но изо дня в день повторять одно и то же жутко утомительно. Когда родилась дочь — это непредсказуемый маленький комочек оборок — стало намного легче, жизнь заиграла яркими красками. Если для жены Юни была маленькой куклой, которую наряжали, причесывали и брали на ручки, чтобы показать свету, то он тогда действительно растворился без остатка. Он никогда особо не любил родителей и очень малочисленных родственников, терпеть не мог навязанную ими же жену, и только с рождением дочери понял, что такое любить по-настоящему, а не только делать вид.
Поэтому… когда ее не стало, жизнь будто ушла вместе с ней. И даже яростный порыв, заставивший его придушить женушку собственными руками, не смог смягчить горе. Сколько времени он провел в добровольном затворничестве? Два, три месяца, полгода? Он помнил лишь момент, когда Кике — управляющий замка — уговорил его посетить хотя бы один прием Сезона, и он согласился лишь для того, чтобы тот от него отстал.
Так совпало, что этот самый прием проходил в Лэндинге, где графом был весьма неприятный тип. Но эта поездка вдохнула в него жизнь заново: там он встретил Занзаса, Кэтрин, ММ и Мукуро — правда тогда его звали просто Лео.
И спустя несколько месяцев он закрыл дверь в детскую — впервые.
Но это не означало, что он забыл.
Поэтому он не мог не вернуться.
Фиор был его домом. Был местом, где появилась его дочь, где он сам родился. Здесь они с Занзасом и Мукуро, переодевшись в тряпье, шарахались по улицам, подслушивая сплетни народа и влезая в драки на рынках с мошенниками и ворами.
Может быть, он не был замечательным графом, но он любил Фиор.
— Господин! — встретил его радостным приветствием капитан стражи.
Дома в деревнях стояли заброшенными, улицы города пустовали, на дорогах блуждали волки, прежде не подбирающиеся так близко к поселениям, и лишь запертый наглухо замок гудел, словно улей.
На сторожевых вышках стояло с десяток патрульных, а из-за тяжелых ворот, прикрытых решеткой, доносились громкие голоса и причитания.
— Откройте ворота, Его Светлость вернулся! — крикнул дневальный, и за стеной заскрипели наматываемые на катушку цепи.
Значит, для стражников он все еще «Его Светлость». Это приободряло.
— Я даже не знаю, оскорбляться мне или похвалить тебя, что ты меня узнал в таком плачевном виде, — улыбнулся он, когда решетка немного приподнялась, и за ней он увидел свою стражу, выстроившуюся в шеренгу. А за ними выглядывали напуганные горожане — те немногочисленные, которые не бежали из графства, опасаясь атаки королевской армии. Прислуга, вероятно, бежала в первую очередь, потому как они ненавидели Бьякурана, и он с охотой изображал ответную неприязнь, на самом деле искренне забавляясь над ними. Что ж, это даже не удивляло и не обижало. Разве что… если сбежал Кике, то это было бы очень досадно.
Бьякуран расправил плечи, тихо зашипев от боли в раненном плече, и прошел во двор, бросая поводья одному из стражников. Лошадь ему пришлось украсть в одной из деревушек около столицы, иначе бы ему до родных земель не удалось вернуться раньше прибытия армии.
— Ваша Светлость, скажите, что случилось?
— Это правда, что нас хотят убить?
— Что… нам теперь делать? Тоже уезжать?
— Думаю, что глядя на меня, можно сказать, что слухи не врали. И я не буду вам врать: дела очень плохи. Вряд ли стены замка послужат вам хорошим убежищем, так что я советую вам покинуть графство, желательно сегодня же.