— Такая вот у меня привычка — портить вам жизнь.
— О нет, ты вовсе не портишь мне жизнь. Портишь только планы. На скучную, опостылевшую жизнь, например. То есть… у меня были друзья, и с ними было веселье, понимаешь. Но Занзас предпочел компанию его голосистого дружка, а Мукуро все никак не может перестать гоняться за Хибари… а ты был весь в мечтах об ордене. И я думал, что никому не нужен, кроме жалкого мирка аристократов, который я терпеть не могу. Оказалось, что я нужен, как минимум, кучке солдат, парочке людей из народа и… некоторым другим. Прямо груз с души.
— Мне тоже, — сказал Ирие. — Нужен. И я постараюсь, чтобы этот день не стал для тебя последним. И для меня тоже. Я не хочу, чтобы все закончилось так дерьмово.
— Какие словечки…
— Я слишком долго думал, и расплачиваться за это мне не хочется. Ты выживешь, чего бы это мне ни стоило. И я тоже, конечно же.
— Ты что-то задумал, верно? — прищурился Бьякуран, чувствуя, как азарт все-таки медленно просыпается в нем. Ирие усмехнулся и двинулся в сторону их укрытия.
— Ну, ты ведь любишь интриги, догадайся сам, — заговорщицки оглянулся он через плечо, и Джессо покачал головой, направляясь за ним следом.
Где-то невдалеке играл горн, оповещающий о скором прибытии королевской армии.
***
Утро в кои-то веки не взорвалось в голове вспышками боли и дрожащим маревом перед глазами.
Хибари не нашел в себе силы подняться и медленно разлепил глаза, кутаясь в уютное пушистое одеяло, вчера казавшееся огромным куском камня. Непогода, бушующая полночи, прекратилась, и сейчас комнату ярко освещало солнце, а на подоконнике приоткрытого окна скакали мелкие птички, топорща свои мокрые перышки и забавно чирикая.
Сон как рукой смахнуло.
Хибари поднялся, стянул с постели легкое покрывало, завернулся в него и осторожно присел в кресло у окна.
Одна из птиц будто бы с любопытством посмотрела на него, склонив маленькую головку набок, и Кея даже рассмеялся, наблюдая за ней. Он даже не помнил, как давно просто останавливался и любовался чем-то… или кем-то. Торопился: убить, выжить, узнать, жить.
Он облокотился на подоконник, спугнув несколько птиц, но эта — одна — осталась. Бесстрашная, смотрела на него глазками-бусинками, прыгая совсем рядом, пока не набралась наглости и не забралась прямо на раскрытую ладонь.
Хибари глубоко вдохнул: медленно набрал полной грудью воздух и с наслаждением выдохнул. Запах хвои и дождя приятно кружил голову, и на мгновение создалось впечатление, что все мирно и спокойно в его жизни, как и прежде. Так давно, что казалось просто далеким сном.
Просидев в абсолютной прострации с полчаса, он встрепенулся и вскочил, спугнув и последнюю птичку. Он перевернул весь гардероб Мукуро, нашел охотничий костюм и, с трудом справившись с бесконечными ремнями, пуговицами и прочими застежками, вылетел из комнаты, на ходу поправляя воротник.
Комната, в которой должен был ночевать Мукуро, была девственно чиста — он даже не ночевал в ней. В столовой его тоже не было: на столе одиноко пустовала бутылка из-под виски и ощипанная веточка винограда.
— Вот ублюдок, — процедил Хибари, нахлобучивая на голову берет и выбегая из особняка. На ступеньках он едва не навернулся, перенеся вес на больную ногу, но выправился и направился к воротам.
Он должен был догадаться, что Мукуро снова не сдержит обещание и сбежит, как самый последний трус. Нужно было приковать его к себе и держать рядом, а не верить на слово.
Когда он уже собрался покинуть двор, его что-то остановило.
Мукуро бы не сбежал. Он выглядел и говорил так, что по нему было видно: он решился. Он бы не сбежал. Он обещал, и в этот раз обещание не было похоже на ложь.
Хибари закрыл ворота и вернулся. В саду, заросшем сорной травой, он набрел на маленькую часовню — обшарпанную, слегка покосившуюся, с заляпанными грязью окошками.
Мукуро был внутри. Сидел на одной из немногочисленных скамей и смотрел на дрожащий огонек свечи, которую держал в руках.
— Думал, что я сбежал? — не оборачиваясь, спросил он, легко улыбнувшись. Хибари сел рядом.
— Да… вроде того.
Пахло сыростью и пылью. И… еще печалью, как это ни странно. Хибари чувствовал ее едва ли не на физическом уровне, и не мог понять, его это чувства или же Мукуро.
— Ты не спал? — задал самый глупый вопрос в мире Хибари.
— Высплюсь на том свете. Сейчас… мне было, о чем подумать.
— Я должен был чувствовать облегчение. Точнее, надеялся на это… Вместо этого… просто хочется покончить со всем поскорее.
— Чтобы почувствовать облегчение хотя бы потом? Знакомо.
Мукуро аккуратно положил догоревшую почти дотла свечу на пол и, с силой проведя ладонями по лицу, уперся руками в свои колени.
— Ты же знаешь, как сильно я не хочу тебя убивать?
— Да, знаю. — Хибари напрягся, раздраженно передернул плечами и отвернулся в сторону. — Я… я думаю, что мне тоже… уже не хочется. Но мне это нужно. Действительно. Ты ведь тоже устал? От всего этого. От…
— Такой жизни?
— Да… именно. Это странно, и раньше мне было даже противно, но… я не знаю, как ты это делаешь, но, кажется, ты… меня понимаешь. Сейчас, когда я уже устал ненавидеть и могу более-менее хладнокровно мыслить, я думаю, что… будь обстоятельства другие или если бы когда-нибудь кто-то из нас сделал что-то по-другому…
— Могло бы все пойти иначе? — Мукуро невесело усмехнулся. — Если бы ты смог пойти навстречу или хотя бы поверить мне… если бы я был хотя бы немного меньше таким уродом… если бы… так много «если бы», а на деле, когда это действительно нужно и важно, на ум приходят лишь глупые и идиотские мысли, которые двигают на не менее глупые и идиотские действия.
— Я ненавижу тебя, — сказал Хибари и накрыл ладонью лицо, содрогаясь от беззвучного смеха. — Звучит… не совсем так, да? В последнее время я постоянно твержу себе об этом, но… я этого больше не чувствую. Это… как.. не знаю, как огонь, как пожар, который я и ты сам всегда подпитывали: дровами, маслом, керосином… а сейчас — ничего. Остались лишь угли — и те остыли.
— Тогда… Кея, может быть не стоит? — Мукуро положил руку на его плечо, но тут же отдернул, когда тот едва заметно вздрогнул. — Давай просто разойдемся. Мне остается только сесть на корабль и покинуть королевство, а ты… я не знаю… вернешься домой. Но я буду знать, что ты жив, и я буду спокоен.
Хибари долго молчал, но в итоге покачал головой.
— Не могу. И ты тоже не сможешь. Вчера я это видел, когда мы встретились на площади. Ты смотрел так… и говорил… как, по-твоему, ты выдержишь всю жизнь, если мы не виделись неделю, а ты…
— Не находил себе места? Да, я все эти дни упорно гнал мысли о тебе. Я думал, что ты умер. Или что вы с Каваллоне уже бежите к границе, счастливые и довольные. И я даже не знаю, что из этого было бы для меня более убийственно. Да, ты прав. Это нужно обоим.
— Чтобы освободиться.
— Чтобы освободиться.
Они молча смотрели друг на друга, а потом одновременно поднялись и направились к выходу.
Кея был прав: все выгорело уже. Просто хотелось со всем покончить.
Не сговариваясь, они решили выйти во двор — единственное удобное место для сражения. Для последнего сражения.
Мукуро выдернул из земли заготовленный заранее трезубец — с древковым оружием он управлялся лучше всего. Хибари сжал рукоятки тонфа.
Напряжение сквозило в воздухе, словно невидимые цепи молний. Каждый вздох-выдох давался тяжело, и нетерпеливо дрожали кончики пальцев на руках. Сердце билось медленно и гулко, отдаваясь в опустевшей голове ритмичными ударами; каждый звук — шелест травы, шаги, хруст гальки под ногами казался необычайно громким.
Они оба так долго этого ждали: Хибари — с предвкушением и нетерпением, Мукуро — с горечью и обречением. Мукуро пытался ухватиться за него, не желая отпускать, но бежал от их неизбежного боя как проклятый, а Хибари упирался любому их возможному примирению, но мчался за ним, чтобы сразиться. Это напоминало игру в салки, в которую они играли только вдвоем, бесконечно бегая друг за другом по кругу, безуспешно стараясь догнать, и при этом не дать поймать себя. В конечном итоге, они оба оказались на крючке.