Бьякуран взглянул на него через плечо, неуверенно шагнул вперед, а потом вздохнул и пошел назад, к замершему на пороге комнаты Шоичи. Он был прав. Пора принять свое прошлое, каким бы тяжелым оно ни было.
Отец Бьякурана был властным, серьезным человеком, которому принадлежали земли у Южного предела. Матери Бьякуран не помнил – она умерла, когда ему было всего несколько месяцев. Отец был бароном, влиятельным и уважаемым человеком, прославившимся на половину королевства прекрасным фехтовальщиком. Он мечтал о более высоком положении в высшем свете, о больших привилегиях, которые ему совсем не светили, ведь титулы и положение переходили по наследству. Казалось, что он смирился с безнадежностью своей мечты, пока он не узнал, что один из его близких приятелей, – правитель графства Фиоре, - обанкротился. Совсем. Он был слабым, безвольным человеком, во всем слушающим свою деспотичную жену, поэтому ему не везло в серьезных делах, да и народ особо к нему не прислушивался. Это было отличным шансом, которым грех было не воспользоваться. Граф принял друга с распростертыми объятиями и, практически не раздумывая, согласился на брак своей дочери с его сыном. Бьякуран тогда, что удивляло, был кротким и смиренным, слушал во всем своего авторитетного отца, и считал, что такое положение дел абсолютно обычным. Свадьба была пышной и богатой стараниями отца Джессо, и так в коей-то мере осуществилась его мечта. Он недолго прожил после свадьбы своего сына, но все же пережил на пару месяцев старенького графа. Так Бьякуран, единственный его наследник, получил высокий титул и обширные земли. Возможно, смерть излишне строгого, но все равно любимого, отца повлияла на его характер, но после похорон Бьякуран взял бразды правления в свои руки, прослыв среди своего народа настоящим героем. Острый ум и бьющая ключом энергия помогали ему разбираться с самыми сложными проблемами, заключать важные договора и сходиться с нужными людьми. Народ его буквально на руках носил, восхвалял и обожал. Семейная жизнь, в отличие от общественной, не удалась. Было спокойно, тихо, никакой романтики и слов о любви, да и какая, к черту, нежность, если ни Джессо, ни его жена не испытывали друг к другу ничего. Абсолютно ничего. Полное обоюдное равнодушие. Она заводила себе любовников и даже не скрывала их от него, Джессо посмеивался, без особого интереса глядя на ее интрижки, и с головой уходил в работу. Заботы о своем народе, о своих землях, занимали все его время, не оставляя никакого пространства для личной жизни, да он и не страдал от ее отсутствия. Так было ровно до тех пор, пока не появилась Юни. Бьякуран не был уверен в том, что эта дочь его, но ему это не казалось шибко важным. Как только он взял ее на руки – маленькую, сморщенную, он понял, что пропал. Работа отошла на задний план, выделяя достаточно времени на дочь. Жена совсем не интересовалась дочерью, ее гораздо больше волновало то, чтобы она не расплылась после родов, а после начались ее прежние гулянки, тщательно скрываемые от посторонних глаз, и совершенно нескрываемые от глаз мужа. Тогда Джессо сорвался впервые. Его не заботила личная жизнь почти посторонней для него женщины, но слухи расползались быстро, и он всерьез начал опасаться за репутацию семьи. Ему не хотелось, чтобы о его дочери говорили, как о дочери падшей женщины, блудницы, и он довольно жестко разъяснил жене, как отныне она должна себя вести. Жена выслушала его и, как ни странно, послушалась. Бьякуран делал попытки сблизиться с ней, хотя бы ради Юни, но та игнорировала все его старания и, похоже, с каждым днем все больше испытывала к собственному ребенку отвращение.
Это произошло три года назад, когда Юни исполнилось шесть лет. Бьякуран был далеко от дома, и торопился, желая скорее вернуться назад. Он купил ей куклу – большую, почти с ее рост, с ярко-рыжими волосами и большими темными глазами. Едва он перешагнул порог дома, его встретила жена. Необычно тихая и бледная, она обняла его и сказала, что Юни больше нет. Что она упала с лестницы и поломала шею. Оцепенение. Затем шок. Неверие. Тогда мир рухнул, рассыпался на тысячи осколков. Продолжительное пьянство, нежелание выходить куда-либо из дома – долгие спутники его жизни. Опустошение, блеклость, равнодушие – то, что пришло после. Ровно до тех пор, пока он не услышал от прислуги, что в смерти Юни виновата его жена. Тогда равнодушие исчезло, заменяясь бешеной ненавистью. Он даже не помнил, как дошел до ее спальни, выдернул ее из постели. Но помнил, как она хрипела, когда он сдавливал ее горло, как вращались ее глаза, лопались сосуды в них, как она билась в его руках и как обмякла после. Он помнил это, и помнил то, что ему понравилось. Успокоение пришло почти мгновенно. Комната Юни заперта под ключ, и никто не смел к ней приближаться.
И началась новая жизнь. Дела были заброшены и спихнуты на управляющего, народ остался где-то на задворках памяти, осталось лишь огромное желание забвения. Забыть обо всем, что было до. Именно в этот период он встретил своих друзей. Смешно, но встретились они в борделе Катрин – матери ММ. Занзас был там частым гостем, он бахвалился своими победами, рассказывал кровавые рассказы о своих схватках с орденами сопротивления и трахался напропалую, не удосуживаясь даже скрыться в комнате. И там же Бьякуран познакомился с Мукуро – тощим парнишкой с вечно растрепанными волосами, безумным взглядом и язвительной улыбкой. Тогда он не был графом, но вел себя так, словно был королем – это позже Джессо узнал, почему, но тогда это здорово его удивило. Веселая жизнь продолжалась уже с ним, улыбка, настоящая или нет, не сходила с лица, и лишь при приближении страшной даты внутри что-то тяжело ворочалось, причиняя боль и неудобство. Странно, что он решил рассказать об этом Ирие, значит ли это, что он стал ему близок?
Так и есть. Юни не любила мать, а может просто ее не видела – ни на одном из детских рисунков не было женщины. Только Бьякуран, она сама и разная мелочь, вроде мелких животных и прислуги. Шо аккуратно сложил листки и положил на стол. Джессо в это время палкой снимал с потолка густую паутину, время от времени кидаясь пауками в своего помощника. Они решили здесь убраться, привести комнату в порядок и совместно с этим разобраться в эмоциях и чувствах.
- Я никогда не убирался сам. – пожаловался Джессо, с хрустом выпрямляя спину. Его белый пиджак уже висел на спинке стула, потемневший и пыльный.
- Когда-то нужно начинать. – Шо улыбнулся, смачивая тряпку в здоровом ведре.
- Зачем? – искренне удивился Бьякуран. – Я же граф. – очередной паук был отправлен в полет.
Ирие увернулся и принялся протирать освобожденный от ковра пол. Бьякуран выбросил палку в сторону, тоже подхватил из ведра тряпку и задумчиво уставился на портрет. Не забывал он никогда. Хотел забыть, но не получалось. Выходит, он и впрямь пытался убежать. Безуспешно пытался. Шо прав: убегать бесполезно, можно только принять и жить дальше. Жить не для того, чтобы забыться, а для того, чтобы наслаждаться жизнью.
- Эй, Шо-чан.
Ирие повернулся и чуть не упал, когда Бьякуран внезапно стиснул его в объятиях, прижимая к своей груди.
- Спасибо тебе.
Шо улыбнулся и осторожно обнял его в ответ, стараясь не испачкать и так уже безнадежно испорченную рубашку. Бьякуран улыбался – Ирие не видел, но был уверен, что он улыбается. Искренне.
Наконец Джессо отпустил его и широко улыбнулся, придерживая его за плечи.
- Выходи за меня.
- Чтоо?!
***
Чейз стоял у стены, скрестив на груди руки и привалившись плечом к стене. Анджело, уже чисто выбритый и сверкающий новенькими доспехами стоял рядом, увлеченно разглядывая свои руки.
- Теперь ты мой подчиненный. – неожиданно произнес Чейз, недобро глядя на своего бывшего непосредственного начальника.
- Да ради бога. Я здесь не из-за должности.
- Разве ты не должен обращаться ко мне с почтением?
- Прошу прощения, капитан. – Анджело покорно поклонился, быть может, преувеличенно почтительно, но Чейз остался доволен.
Открылась дверь. Шамал вышел из спальни графа, вытирая руки влажным полотенцем. Чейз тут же отлип от стены, а Анджело взволнованно шагнул навстречу.