Илья взялся за ручку, но уходить не торопился.
— Ненавидишь меня?
— Не хочу говорить, давай завтра.
— Просто знай, я жалею, что так поступил… я не хотел, чтобы она ушла и потерялась. Я вернулся, потому что хочу помочь ее искать.
— Знаю, — Алиса отвернулась, на глаза наворачивались слезы. — Мы обязательно ее найдем.
Он не ушел, как ей того хотелось, а подошел и крепко обнял.
— Все будет хорошо, не расстраивайся. Только не расстраивайся.
— Будет ли…
— Будет, обязательно будет, — Илья наклонился и поцеловал ее в щеку. — Как только рассветет, мы отыщем ее, я вымолю прощение, и все будет хорошо. Вернемся домой, твоя маман испечет свою фирменную коврижку, будем пить чай и вспоминать это место как страшный сон.
— Да… Осталось пережить лишь один день, это ведь ничтожно мало. Нужно найти Риту и убираться отсюда. Надеюсь, Саванчук не опоздает и приедет в обед, как обещал.
— Приедет, конечно же приедет, куда он денется, — шептал Илья, успокаивающе поглаживая ее по спине.
Ей почудилось, что движения его рук стали интимнее, она отступила.
— Иди спать, до рассвета осталось немного. — Алиса послушала его шаги по коридору и взяла с тумбочки тетрадку Сусанны.
Брат не спал и внимательно следил за ней.
— Спи, Ники, — девушка прилегла рядом и открыла дневник на той странице, где остались две последние записи.
На улице снегопад, очень красиво. Папа запретил выходить на улицу, говорит, слишком много снега, но я-то знаю, почему он на самом деле беспокоится. Приходила старуха, говорила с папой, сказала, житья нам тут не будет, если не уедем. Папа сказал ей проваливать, и что эти угрозы ему безразличны. Вечером приходила лгунья, последние дни она особенно счастливая, папа тоже. Они планируют будущее. Я ей не нравлюсь, но папе все равно, он ее любит, я сама слышала, как он это сказал. Не понимаю, она же уродина, вот тетя Женя с бывшей папиной работы намного лучше, она к нам иногда заходит в гости, угощает конфетами и пахнет приятными духами. Лучше бы он ее полюбил, чем эту черную уродину. У тети Жени и волосы красивого цвета, пепельные, так их называет папа. Я не хочу, чтобы папа взял эту лгушу к нам домой, она станет хозяйничать на маминой кухне, брать ее украшения, трогать вещи. Вот бы мама была с нами, она бы никогда ему такого не позволила.
«Черная уродина. Девушка из леса была черноволосой, значит, все верно — это Тамара, и местные ее убили. Саванчук никак не мог привезти Тамару из города, эта девушка из местных. Они расправились над своей же за то, что связалась с чужаком». Когда Алиса прочла последнюю запись, сомнений не осталось.
У меня будет брат. Не хочу! Не хочу! Что, если у него будут такие же страшные глаза? Когда я смотрю в них, мне страшно. Папа счастливый, он во всем ей угождает, а когда я что-то прошу, меня ругает. Все лучшее достается ей. Даже медвежонок мягкий, которого папа недавно купил для нее. Она не вынула его из коробки, а когда я хотела взять его поиграть, раскричалась. Папа тоже начал кричать, что это не моя игрушка. Я плакала на чердаке, он слышал и даже не пришел пожалеть, как раньше. Даже сумасшедшая пришла, она стояла и смотрела, как я плачу. Кажется, ей нравится, когда кому-то плохо. На следующий день папа уехал и даже не попрощался со мной, а когда вернулся, сказал, что звонил адвокату. Больше никто не думает, что папа толкнул маму из окна. Судья сказал, что она сама прыгнула. Но это не правда! Как же хорошо, что папочку не посадят в тюрьму, он говорит, мы заживем как обычная семья. Но ведь это не правда, мы никогда не сможем жить, как все остальные. Он знает это, просто говорит, чтобы я не боялась. Только бы он никогда не оставлял меня с ней наедине. Тогда все будет хорошо.
Алиса отложила тетрадь.
«Жена покончила с собой. Вот откуда люди в серых костюмах в первых записях. Теперь убили Тамару, бедный Саванчук, ну и известие его ждет по приезде. Девочка не верит, что мать покончила с собой, кажется, она что-то знает. О какой сумасшедшей она говорила? О Тамаре? И с кем она боится оставаться наедине? Может ли быть, что девчонка сама толкнула мать? Нет, вряд ли, она писала о ней с особой нежностью, скорее всего очень сильно любила. С другой стороны, она часто желала смерти тем, кто ей не нравился, может, мать ее наказала, вот дочка и затаила обиду? Нет, нет, не убивала она, ерунда. Ребенок, конечно, не совсем вменяем, но не настолько же».
Никита уже спал, когда Алиса погасила свет. Она думала о дневнике. На листах растрепанной тетрадки перед ней пролетела небольшая жизнь. Особенно в последних записях прорисовалась четкая картинка. Заброшенный ребенок писал о своих бедах, выливал на бумагу злость и негодование.