– Идём, – позвала Лесана Славена.
Они двинулись к высокому крыльцу.
Мужчина оглядывался, искал взглядом жену, чтобы запомнить, в какую сторону она пошла, но за мельтешащими головами ничего не увидел.
После яркого зимнего дня внутри каменной громады показалось темно и мрачно. Путаные коридоры, бесчисленные всходы… Славен быстро потерял счёт шагам и ступеням. Пожалуй, бросят тут одного – до ночи плутать будешь. Остановились перед самой обыкновенной дверью. Лесана отворила створку и шагнула через порог, а Славена пихнул в спину идущий следом колдун.
В прохладном и светлом покое за крепким столом сидел не старый ещё мужчина в чёрной одёже и разбирал сорочьи грамотки. Птица важно прохаживалась перед ним туда-сюда. Угли в остывшем очаге уже подёрнулись пеплом.
– Глава, мира в дому. Вот тот, кого ты приказал доставить. – Лесана кивнула на Славена.
Обережник оторвался от берестяных завитков и устало сказал:
– Мира. У Радая что ни грамота, то будто сорока набродила: ничего не разобрать. Садитесь.
Девушка садиться не стала, подошла к очагу, бросила несколько поленьев, подула на поседевшие угли и спросила просто, хоть и не к месту:
– Ты сегодня в трапезной был?
– Нет. – Хозяин покоев потёр лицо и обратился к тому, кого она привела: – А ты, значит, Славен?
– Значит, да, – ответил мужчина, глядя в уставшее лицо главы Цитадели.
Славен был удивлён. Он ожидал увидеть либо убелённого сединами старца, либо могучего головореза, а напротив сидел человек одних с ним вёсен, вовсе не богатырского сложения. Нешто он держит крепость?
– Есть хочешь? – спросил тем временем обережник.
Растерянный и сбитый с толку, Славен медленно кивнул. Он приготовился, что с ним сызнова будут говорить, как со скотиной, обольют презрением, а вышло иначе. Может, подвох? Пока он лихорадочно над этим размышлял, хлопнула дверь. Это Лесана вышла из горницы.
Колдун по имени Тамир сидел в углу и сверлил ходящего глазами.
– Как вы про меня узнали? – задал Славен самый важный для себя вопрос.
– Мальчишка из ваших указал. Лесана его поймала по осени в одной из разорённых весей. Он трусоват и толком ничего не знает. Вспомнил лишь про тебя, подсказал, где искать. А я отправил сторожевиков из ближайшей тройки. Мне надо поговорить с кем-нибудь, кто в ясном разуме.
– Понятно. – Славен вздохнул. – О чём же ты хочешь поговорить?
– О Лебяжьих Переходах. О тех, кто там живёт. О таких, как ты. Хочу понять. Как ты умудрился столько вёсен прожить с женщиной и не загрызть её? Способны ли на это остальные? Много ли таких? Что у вас думают о Сером?
Славен растерялся. Этот человек вёл себя слишком просто, говорил с ним как с равным. Но вопросов задал слишком много и просил о немыслимом – рассказать про стаю… Да, глава Цитадели казался обычным мужиком, уставшим от усобиц и потерь, забывающим поесть или выспаться. Но Славен понимал: думать так – ошибка. Потому что вот эти пальцы, перебирающие тонкие завитки берестяных грамоток, запросто могут озариться мертвенным сиянием дара. И тогда – смерть.
Опять хлопнула дверь. Вернулась Лесана с корзиной в руках, подошла к столу, согнала сердито застрекотавшую сороку, постелила чистую холстину, взялась доставать горшки, миски, хлеб.
Глава задумчиво отложил прочитанную берестяную грамотку и уже собрался взять следующую, но девушка, словно этого и ждала, тут же вложила в его освободившуюся руку ложку. Видать, опасалась, что, ежели этого не сделать, он так и не поест. Обережник усмехнулся, а потом кивнул Славену.
– Садись ближе. – И добавил, обращаясь к Лесане и её спутнику: – А вы ступайте.
Они вышли. Едва спину перестал прожигать взгляд колдуна, дышать сделалось легче.
Славен, будто во сне, взял ломоть хлеба и спросил:
– Как тебя называть?
– Клесхом, – спокойно ответил глава.
– Диковинное имя… – растерянно произнёс собеседник.
– Северное. Я вырос у Злого моря.
Происходящее казалось вымыслом. Они сидели рядом и ели. Славен даже не разобрал, что именно: слишком уж чудной была сама трапеза.
– Как думаешь, что скажет твоя жена, коли узнает, с кем жила все эти годы? – спросил вдруг Клесх.
Вот оно! Славен напрягся. Отложил ложку, посмотрел исподлобья на человека.
– Не знаю. Хотел бы узнать – рассказал бы. – А потом глухо добавил: – Она бы не поняла. И никто бы не понял.
– Почему? Я вот сижу, ем с тобой, разговариваю. И мне всё равно, что ты ходящий.
Мужчина усмехнулся.
– Тебе оттого всё равно, что ты обережник. Ежели дёрнусь, ты тот же миг даром меня приложишь. Или вовсе убьёшь.