Он кивнул и с улыбкой протянул ей полено.
– Понял. А у тебя хорошо получается.
Клёна рассмеялась. Каков хитрец!
Впрочем, назад в свой покой идти всё одно расхотелось. А тут живая душа. Хоть поговорить. Да и дрова она уже давно не складывала…
С неба, медленно кружа, падал снег. На маленьком дворике было темно и тихо.
– А ты что же не спишь? – спросила девушка, укладывая новый рядок. – Наказали, что ли?
– Наказали, – ответил мужчина. – Меня Лютом звать.
– А меня Клёной, – просто сказала она, продолжая принимать у него поленья.
– Это куда же ты, Клёна, шла на ночь глядя, что заплутала?
Девушка вздохнула.
– Хотела с подружками в казематы спуститься, на кровососа живого поглазеть, но сробела.
Лют присвистнул.
– Кто ж тебя пустит на него глазеть. Да и на кой он тебе сдался?
Она пожала плечами.
– Любопытно… Аты не озяб?
На собеседнике была только шерстяная безрукавка поверх рубахи да холщовые порты.
– Нет. Работаю ведь.
– За что ж тебя наказали? – спросила Клёна, сев передохнуть на стоящий рядом с поленницей чурбан.
– Да язык, говорят, шибко длинный, – хмыкнул Лют и пояснил: – Не наказали меня. Просто дрова колоть для мылен приставили. А ты что же, уйдёшь теперь?
Она покачала головой. Зимняя ночь была чудо как хороша. Чёрное небо, белый снег, возносящаяся во тьму громада Цитадели. Дыхание вырывалось изо рта белым паром, а на вдохе казалось, будто лёгкий морозец укрощает страдание, заставляет головную боль отступить.
– Тогда расскажи что-нибудь… – предложил Лют. – А то мне одному тошно.
– Что рассказать? – не поняла девушка.
– Ну хотя бы откуда девицы такие красивые в Цитадели берутся. – Мужчина сызнова взялся за топор. – Ты говори, а я пока рубить буду.
Клёна улыбнулась.
– К отцу приехала. У нас деревню волколаки разорили. Я одна спаслась.
Он замер и повернулся к ней, облокотившись о топор.
– Как?
– Ночью в погре́бицу спряталась, а на другой день на дерево забралась.
Мужчина смотрел на неё с удивлением, а потом вдруг рассмеялся.
– На дерево?
– Да. – Она растерянно кивнула, не понимая, что его так развеселило. – А чего ты смеёшься?
– Смекалке твоей дивлюсь, – ответил собеседник. – Я не догадался. На дерево…
Клёна не разделила его веселья, только судорожно вздохнула, вспомнив пережитое.
– Ну… – Тёплая ладонь опустилась ей на плечо. – Что ты? Обидел?
Она покачала головой.
– Иль озябла? – продолжил допытываться Лют. – Знаешь, ты иди. Мне ещё вон сколько колоть. До утра провожусь. Аты в одной накидке. Даже рукавичек нет. – Он накрыл её окоченевшие ладони своими шершавыми и горячими. – Расхвораешься ещё… Ступай, ступай.
Девушке отчего-то не хотелось уходить. Она посмотрела на собеседника.
– А ты завтра здесь будешь?
– Куда ж я денусь, – ответил он со вздохом и вдруг спросил: – Ты придёшь? Только оденься потеплее и рукавички захвати, а то руки занозишь.
Эх и ушлый! Клёна против воли рассмеялась.
– Не приду!
– Жаль. – Он сызнова вздохнул. – Ну, ты запомнила? Мимо мылен, потом налево и по всходу на первый ярус.
Девушка кивнула и ушла, не оглядываясь, но затылком чувствовала: он смотрит ей в спину. И от этого почему-то стало теплее на душе.
Лесана куда-то уехала. Клесх днями просиживал в своём покое. Цитадель жила обычной жизнью: камень, холод, строгость. На поварне было скучно. Нелюба и Цвета после недавней вылазки к парням в казематы ходили неразговорчивые и виноватые. Клёна едва дозналась, что случилось. Оказалось, обережники и слушать не стали нарядных девок. А Ильгар так напустился на Нелюбу, что та всю ночь проревела у подружки на плече.
– Говорит, мол, чего пришли? Дел других нет? Грозился за ухо из подземелья вывести и главе на руки передать, чтоб вразумил, – гнусавым голосом жаловалась девушка.
Цвета стыдливо прятала глаза.
– Да чтоб я в его сторону ещё хоть раз глянула? Да не дождётся, упырь проклятущий! – В гневе Нелюба забыла, что Ильгар вовсе не звал её миловаться.
А Клёна утешала несчастную и вспоминала Люта. Он её не прогнал. Хотя… Лют ведь не послушник. Одёжу он носил самую обыкновенную, стало быть, простой служка. Что ему её ругать?
Нелюба с Цветой в своей обиде даже не спросили подругу, как она воротилась в кромешной-то темноте. Ну и ладно. Нелегко девкам пришлось. Крались на свидание, а ушли, словно хворостиной отстёганные. Обидно ведь!
Однако Клёна для себя решила, что к Люту нынче не пойдёт. Ну его. Кто знает, может, приветит ещё хуже, чем Ильгар Нелюбу? А и рад будет, так нечего баловать. Решит ещё, что влюбилась. А она ведь не влюбилась. Просто ей… хотелось хоть с кем-то поговорить. Не слушать про парней, не вспоминать разорённую деревню, не думать о маме и брате, не объяснять ничего, не утешать. Забыть бы всё навеки: и Лущаны, и Вестимцы, и Фебра… Будто не было в жизни никого и ничего. Стать бы деревом. Да. Деревом. Той сосной, которая укрыла от ходящих. И стоять, качаясь на ветру, расправив могучие ветви, ничего не боясь, ни о чём не горюя.