В кухне я зацепился за кресло-качалку, в котором - помню - так любил сиживать отец за кружкой прохладного пива. Кресло закачалось. С комком в горле я вышел из пустого дома на пустую улицу. И тут услышал отдаленные голоса. Я побежал на них, обогнул двухэтажное здание школы, миновал клуб агротехников. Площадка энергостанции была освещена переносными лампами, меж решетчатых башен толпились люди. Я подошел ближе и увидел, что тут в основном женщины и подростки. Они цепочкой передавали друг другу квадратные блоки, тускло поблескивавшие в желтом свете переносок. А навстречу им, откуда-то из нижних дверей станции, плыли, тоже передаваемые из рук в руки, поврежденные блоки, почерневшие, оплавленные. Их складывали в кучу, поливали из шлангов охлаждающим раствором.
Да, серьезная авария, если приходится заменять все блоки энергаторов...
- Уж эти блоки любой теплон выдержат, - сказал кто-то в толпе.
Я невольно присмотрелся и заметил на новых блоках один и тот же знак: кольцо, от которого отходил узкий луч, пересеченный короткой чертой, - древний символ Венеры, схематичное изображение ручного зеркальца богини.
Вот как, подумал я, здесь уже налажено собственное изготовление энергаторов. Раньше их в числе прочего оборудования доставляли с Земли...
Я медленно шел, всматриваясь в лица людей, и вот увидел одно знакомое.
- Рэй! - позвал я.
Рэй Тудор, коренастый широкогрудый парень, был моим школьным другом и постоянным партнером в шахматы и ручной мяч.
- О, Алексей! - Он передал кому-то шланг и, улыбаясь, подошел ко мне. - Прилетел на рейсовом?
Он назвал меня родительским именем, хотя прекрасно знал, что я предпочитал собственное имя - Улисс.
- Да, - сказал я. - Рэй, ты не видел отца с матерью? Где они?
- Твой отец на плантациях, - ответил он. - А мать... Сейчас!
Рэй нырнул в толпу. Спустя минуту он вернулся с моей матерью. Мария Дружинина была в рабочем комбинезоне. Нисколько не изменилась она за четыре с половиной года моего отсутствия - все такая же стройная, белокурая, похожая на молодую девушку, а не на сорокалетнюю женщину. Она поцеловала меня в щеку, а я ее - в легкие волосы над ухом. Я ощутил, что мать послала мне менто, но не понял его.
- Ты возмужал, - сказала она медленно, без улыбки. - Почему ты ни разу не прилетел к нам, Алеша? Разве у вас не бывает каникул?
Я стал говорить что-то в свое оправдание - занятость... напряженная программа... тренировочные полеты...- но умолк, разглядев в глазах матери какое-то непонятное выражение. Будто она не слушала меня, а думала о чем-то другом.
- Надолго ты прилетел, Алеша?
- Нет. В четыре утра старт. Отец скоро вернется с плантаций?
- Сегодня не вернется. Очень много работы после теплона.
- Жаль... Думал повидать его... Что произошло у вас? Почему колонисты покидают Венеру?
Тут мне опять показалось, что она посылает менто. Я умел различать только простейшие сигналы, самые элементарные. В сложных сочетаниях посланного матерью менто я уловил лишь неясное ощущение печали.
- Не понял, - сказал я.
Мать отвела взгляд, потеребила застежку своего комбинезона.
- Что поделаешь, - медленно сказала она. - Мы такие, какие есть.
Кто-то негромко произнес:
- Внимание,проба!
- Если хочешь, - продолжала мать, помолчав, - пойдем домой, покормлю тебя. У нас выведен новый сорт дыни - поразительный вкус.
Я посмотрел на часы и сказал мягко:
- Мне очень жаль, мама, но времени нет совершенно... Вот кончу скоро институт - прилечу в отпуск...
- Ну, как хочешь.
В здании станции вспыхнул яркий свет и тут же погас.
- Изоляцию проверьте в третьей группе! - крикнул кто-то.
- До свиданья, мама.
- До свиданья, Алеша. - Мать вдруг кинулась ко мне, обхватила руками шею, головой припала к моей груди. - Ах, Алеша, - прошептала она, - если бы ты остался с нами...
Я молча погладил ее по голове. Что было мне ответить? Я без пяти минут пилот, космолетчик, меня ожидает пилотская жизнь, о которой я мечтал с тех самых пор, как помню себя. Никогда я не вернусь на Венеру - разве что действительно прилечу в отпуск...
Мать, должно быть, уловила мои мысли. Она легонько оттолкнула меня, поправила волосы,сказала:
- Я расскажу отцу, что ты прилетал, Алексей. Иди. Всего тебе хорошего.
Рэй Тудор проводил меня до шлюза. Он не задал обычных после долгой разлуки вопросов - "Как живешь?", "Доволен ли профессией?",- на мои же вопросы отвечал односложно, иногда невпопад.
- Значит, заканчиваешь политехническое училище, Рэй? спрашивал я.
- Да.
- Будешь конструктором агромашин?
- Нет. Летательных аппаратов.
- Хорошее дело, - одобрил я. - А помнишь, как мы играли в ручной мяч? Вот команда была! Теперь-то играешь?
- Редко.
- Рэй, - сказал я, когда мы подошли к шлюзу, - хоть бы ты объяснил мне, что у вас произошло.
Я остановился, ожидая ответа, но Рэй молчал. Опять, как и в разговоре с матерью, я ощутил непонятный менто-сигнал. Затем Рэй сказал:
- Они его не поняли.
- Кто не понял? И кого?
- Отца.
Лицо Рэя смутно белело во тьме, я не мог разглядеть его выражения. Ничего больше он не сказал.
Спустя полчаса я уже ехал на север, к космодрому. Я не чувствовал усталости после трудного дня, нет. Но было такое ощущение, будто я раздвоился. Одна моя половина осталась там, в пустом белом доме, где раскачивалось в темной кухне пустое кресло-качалка, другаягнала вездеход по каменистой дороге, озаряемой мощными сполохами полярного сияния.
На повороте я посмотрел в боковой иллюминатор и увидел: купол Дубова вспыхнул, налился покойным золотистым светом.
Незадолго перед стартом командир велел мне пройти по корабельным помещениям, еще раз проверить, все ли в порядке.
- Улисс! - окликнул он, когда я подошел к двери рубки. Как же я раньше не вспомнил: в шкиперском отсеке у нас запасные изоляционные маты. Раздай их пассажирам, пусть используют как матрацы. Хоть и тоненькие, а все лучше, чем на полу.
Кольцевой коридор был забит людьми. Они лежали и сидели на полу, почти никто не спал. В гуле голосов я улавливал лишь обрывки речи. Большинство, конечно, говорило на интерлинге, но некоторые - главным образом люди пожилые - переговаривались на старых национальных языках.