Остро пахло хвоей, дождем, близостью моря.
Андра медлила, стояла в задумчивости. Я посмотрел на нее, и тут же она вскинула тревожный взгляд и сказала:
- Не могу расстаться с тобой, Улисс...
Так вот, должно быть, и происходят крутые повороты в жизни человека.
Был некто Улисс Дружинин, пилот, сын примаров, мрачноватый тип с прекрасными задатками брюзги и бродяги, и никто во всей Вселенной не испытывал особой радости от факта его существования.
И не стало его.
Ну, как там сказал когда-то поэт? Облако в штанах - вот что осталось от некоего Улисса Дружинина...
- Отныне ты не будешь ходить по земле. Я буду тебя носить на руках. Вот так.
- Перестань, - смеялась Андра. - Пусти...
- Ты моя драгоценность. Моя царевна. Моя ненаглядная.
- Откуда у тебя эти слова? Почему ты заговорил по-русски?
- Моя жар-птица. Моя жена. Ты моя жена?
- Да... Жар-птица-это из сказки?
Все, что было раньше, ушло, скрылось за поворотом. Время начало новый отсчет. Вкрадчиво просачивался в комнату лунный свет, затевая легкую игру теней, и мне был близок и понятен старинный первоначальный смысл луны и смысл мира, который поэты не зря же называли подлунным.
Не знаю, сколько прошло времени, и не хотел знать. Но вдруг я почувствовал, что Андра опять встревожилась.
- О чем ты думаешь? - спросил я, готовый защитить ее от всех тревог мира, сколько бы их ни было.
Андра молчала.
Я слышал, как она легко прошла в гостиную. Вслед за тем донесся ее голос:
- Мама?.. Ты не волнуйся, просто я выключила видео... Мама, ты выслушай...
Я не слышал, что ей говорила мать, но понимал, что разговор идет трудный.
- Я у Улисса... Да... Мама, погоди, ну нельзя же так, дай мне сказать. Мы решили пожениться. Ты слышишь? Мама, ты слышишь?.. Ну не надо, мамочка, нельзя же так...
Она перешла на шепот, я не различал слов, хотя весь обратился в слух. Во мне поднималась злость к Ронге. Я представлял себе ее резкое, прекрасное лицо на экране видеофона, непримиримые глаза. Мне хотелось подскочить к Андре, выхватить видеофон, крикнуть: "Перестань ее мучить!"
Вернулась Андра, я обнял ее, глаза у нее были мокрые.
- Что она сказала?
- Требует, чтобы я сейчас же приехала домой.
- И ты... ты поедешь?
- Нет.
- Вот какая жена мне досталась! Ох, и буду же я тебя беречь, моя храбрая...
Она сжала мою руку:
- Не сердись на нее, Улисс. Мама очень хорошая, добрая. Только она устала, потому что отцу никогда не сиделось на месте. Люди ведь разные: один любит движение, другой - покой. Отец вечно таскал ее по всем материкам, я ведь и родилась в дороге - на лайнере по пути в Гренландию. А после того случая на Венере мама решила, что хватит с нее кочевой жизни.
- Они разошлись с отцом?
- Когда Том Холидэй сказал, что приглашен в комиссию Стэффорда и собирается снова на Венеру, мать просто пришла в отчаяние. Не могу тебе передать, какая разыгралась сцена. Отец согласился остаться. Но перед самым отлетом комиссии... в общем, он ничего не мог с собой поделать, так уж он устроен. И мама сказала, чтобы он не возвращался...
Андра всхлипнула.
- Не плачь. Может, все еще наладится. Отцу надоест кочевать, и он вернется. Ты же говоришь, он приедет в конце лета. Не плачь.
- Уже не плачу. - Она прерывисто вздохнула.
- Вот и умница.
Потом я сказал:
- Теперь понятно, почему твоя мама так ко мне относится. Она хочет предотвратить повторение своей судьбы. Я ведь тоже... веду не оседлый образ жизни.
Андра промолчала.
- Похоже, она меня ненавидит, - сказал я.
- Просто она напугана и никак не может забыть ту венерианскую историю.
- Венерианскую историю? Но я-то при чем? - И тут у меня мелькнула догадка. - Постой, постой... Ее тревожит, что я сын примаров?
- Да.
- И она боится, что я... Андра, это не так! Я себя проверил! Клянусь, ничего такого во мне...
- Не надо, Улисс, - быстро сказала она. - Я ничего не боюсь.
- Андра... - Мне хотелось без конца повторять ее имя. Андра, знаешь что? Я уйду из космофлота. Найду себе другое занятие. Всегда будем вместе.
- Нет, Улисс. Такую жертву я не приму. Ты пилот. А пилоты должны летать. На то они и пилоты...
Глава одиннадцатая
ЧЕРТЕЖИ МЕЧТЫ
Из космофлота я, конечно, не ушел. Нас с Робином перевели на линию Луна - Юпитер, и мы ушли в рейс с группой планетологов. Мы высаживались на спутники этой гигантской планеты. На Ио и Ганимеде поставили новые автоматические станции. Исследователи оказались отчаянными ребятами, все они были ярыми сторонниками быстрейшего заселения больших спутников Юпитера и неутомимо искали подтверждения своим доводам. Один из них, Олег Рунич, особенно нервировал нас. Он был убежден, что в глубинах океана Юпитера существует замкнутая органическая жизнь, и так и лез в десантной лодке поближе к атмосфере планеты, чтобы испытать какой-то необычайно чувствительный прибор - регистратор биомассы.
Словом, у нас было много хлопот с планетологами. Но когда мы их удерживали, ссылаясь на коварство Ю-поля, они возражали, ссылаясь на наш знаменитый экспериментальный полет вне времени.
Беспокойный это был рейс. И когда мы наконец благополучно возвратились на Луну, я почувствовал необходимость разрядки.
Нам с Робином дали двухмесячный отпуск. Я, разумеется, собрался с ближайшим рейсовым на Землю. Робина отец уговорил остаться на Луне.
- Хочет, чтобы я ему помог обработать какие-то вычисления на Узле связи, - сказал Робин.
- Нет, - сказал я, - хочет привязать тебя к Узлу семейным узелком. Договаривай уж до конца.
- Похоже, - согласился он. - Особенно Дед настаивает.
- Ну как же! Династия Грековых - космических связистов. Ты бы женился, Робин. Династия так уж династия. - Преемственность надо обеспечить, чтобы дело не заглохло.
- И женюсь, - сказал Робин своим невозмутимым тоном. Одному тебе, что ли, можно?
Андра встретила меня в космопорту. Повисла у меня на шее, шепнула:
- Обещал носить на руках - так неси!
Недолго думая я подхватил ее, смеющуюся, на руки и понес сквозь толпу. На площади перед зданием космопорта Андра высвободилась. Озабоченно поправила прическу, потом критически оглядела меня и, найдя, что я порядком обносился, потащила в ближайший рипарт.
Мне доставляло неизъяснимое удовольствие подчиняться ей во всем. В зеркале рипарта я увидел на своем лице незнакомую улыбку - благодушную и туповатую. Странное дело - я никак не мог согнать ее с лица, она все время возвращалась, я чувствовал это. Так я и сидел с этой улыбочкой дома за столом, попивая кофе и заедая яблочным пирогом и очередными грандиозными проектами из области этнолингвистики. Потом мы взяли машину и укатили к морю, и я, блаженно улыбаясь и закрыв глаза, лежал на теплом песке в дюнах, и Андра натерла меня какой-то новой мазью, предохраняющей от ожогов. От шершавых, нагретых солнцем сосен шел отличный смолистый дух. Мы надели маски и ласты и, включив дыхательные аппараты, надолго ушли под воду, и плавали, и бродили, взявшись за руки, среди леса водорослей. А потом опять лежали на песке и смотрели, как закатное красное солнце погружается в море.