Я смотрел во все глаза. Первый раз я видел главного конструктора за работой, и это зрелище захватило меня своей необыкновенной красотой и напряженностью. Датчики, вмонтированные в шлем, несли мысль конструктора к одной из сложнейших машин мира - преобразователю конструкторского пульта, который мгновенно воспроизводил импульсы на экране - в размерах, углах, направлениях. Но каким же могучим даром концентрированного, точного мышления и вольного воображения нужно обладать, чтобы вот так часами сидеть перед экраном...
- Какого дьявола! - прорычал вдруг Борг.
Я вздрогнул от неожиданности и сделал было шаг в сторону, чтобы бесшумно уйти, но тут он повернулся вместе с креслом. Брови у него были грозно нахмурены, и вообще я как-то не сразу узнал Борга.
- А, это ты, - сказал он. - Я не переношу, когда стоят за спиной.
- Извини, старший. Я не знал...
- В двенадцать. - Борг повернулся к экрану, разом забыв обо мне.
Я поспешил прочь. Лучше всего было пойти на речку, растянуться на траве среди благостной зеленой тишины, закрыть глаза и слушать, как чирикает какая-нибудь легкомысленная пичуга. В конце концов, я отпускник и имею право лежать на траве сколько пожелаю.
Сам не понимаю, почему я не ушел. Из двери в глубине холла доносились неясные голоса, и я на цыпочках направился туда. В просторной комнате работали двое конструкторов и конструкторша с розовощеким строгим лицом. Одного я знал - длинноносого Гинчева, специалиста по корабельным системам живучести: однажды на "Элефантине", во время ремонта, я спорил с ним по поводу перестройки дистрибутора. Остальных видел первый раз. Гинчев и розовощекая просматривали на проекционном экране пленки с чертежами узлов и тихо переговаривались, тыча в экран указками. Третий конструктор щелкал клавишами вычислителя.
- Плохо увязывается с компоновочным вариантом, - слышал я напористый голос Гинчева. - Здесь будет выступать на четыреста миллиметров и упрется в шахту утилизатора.
Розовощекая тихо возразила, и Гинчев нетерпеливо сказал, что надо показать главному.
- Нет, - сказала конструкторша. - Дадим еще раз переделать электронному деталировщику.
Зеленая травка в союзе с голубым небом дожидалась меня там, снаружи, пичуга старательно выщелкивала нечто отпускное, но я потащился к следующей двери. Над ней нависало белое полукружие лестницы, ведущей на второй этаж. В этой комнате было полутемно, медленно крутилось что-то серебристо-чешуйчатое, то одна, то другая чешуйки ярко высверкивали. Передвигались расплывчатые тени. Вдруг зажужжало, отчетливый и бесстрастный голос произнес:
- Ирг-восемьдесят мезо один. - И после короткой паузы: Круг минус секунда.
Я вгляделся, но людей не увидел. Только крутилось колесо не колесо, не знаю, как назвать, и ровный голос отсчитывал на языке незнакомой мне математики, - должно быть, той самой, которая начиналась за уравнением Платонова. Я подумал, что здесь работает вычислительная машина. Но в следующий момент тот же голос, нисколько не меняя интонации, сказал:
- Чертов Феликс не отвечает, нигде его не найдешь.
Это было уже не очень похоже на машину. Впрочем, кто его знает. Феликс способен даже машину вывести из терпения.
- Плюс, плюс, плюс, плюс, - бубнил голос.
Тут мне что-то упало на голову и скатилось вниз. Я посмотрел под ноги и увидел скорлупки - продолговатые желтенькие скорлупки сладкого орешка. Я терпеть не мог эти орешки, и уж тем более мне не понравилось, что скорлупу кидают прямо на голову. Пускай я был здесь посторонним, это еще не резон, чтобы обращаться со мной как с утилизатором.
И я пошел по лестнице наверх с твердым намерением высказать шутнику то, что я о нем думаю.
На ступеньке лестницы сидел Феликс. Джунгли на его голове еще больше разрослись вширь и ввысь, а брюки и рубашка выглядели так, будто их долго, усердно жевали. Он смотрел прямо перед собой и грыз орешки, и кидал скорлупу куда попало. Рядом валялся карандаш-многоцветка, белую ступеньку у него под ногами покрывали формулы, да и две-три ступеньки ниже были тоже испещрены.
Задумался, мыслитель, и ничего вокруг не видит, подумал я, остановившись. И, прежде чем я спохватился, Феликс опустил на меня свой странный, будто издалека, взгляд и сказал:
- Нет, я вижу. Привет, Улисс.
- Привет. Тебе не влетит за это? - Я указал на разрисованные ступеньки.
- Что? Ах да... Сейчас я...
Он вытащил из кармана платок, и вместе с платком вывалились обрывки пленок, карандаши, орешки, два-три кубика пластилона. Я начал было подбирать, но тут, откуда ни возьмись, появился мажордом, он мерно прошагал сверху по лестнице, вытянул гибкий рукав, и в этот рукав со свистом устремилось все, что было разбросано.
- Стой! - крикнул Феликс.
И робот послушно замер.
Феликс порылся в уцелевших пленках и снова побросал их; видно, было уже поздно: нужную сцапал мажордом. Я протянул пленку, которую подобрал, но Феликс взглянул и покачал головой.
- Прямо беда, - сказал он. - Треклятый мажордом ходит за мной с утра до вечера!
- Он втянул что-нибудь важное? - спросил я, мне стало жаль Феликса. - Погоди, сейчас я его распотрошу, и мы выудим твою пленку, пока он ее не переварил.
- Не надо. - Феликс махнул рукой. - Все равно этот вариант мезо-отрицателен. Я рассчитаю новый.
Тут я вспомнил про машину в полутемной комнате.
- Тебя разыскивает эта вертящаяся штука, - сказал я. И добавил для ясности: - Ирг-восемьдесят. Она... или оно ищет тебя и ругается.
- Да ну ее, надоела! - сказал Феликс. - Борговские штучки... Ладно, пойду посмотрю, чего ей надо.
И, не закончив стирать формулы со ступенек, он, побежал вниз.
Я посмотрел ему вслед. Славный он малый, только очень уж... как это по-русски... не от мира сего.
В руке у меня был зажат обрывок пленки. Формулы, формулы, все незнакомые, какой-то график, две-три рожицы. А это что? Я удивился: дальше было жирно написано красным "Андра". "Что еще за новости?" - подумал я. Впрочем, мало ли Андр на свете.